Павел Корнев - Осквернитель

– Бесы! – всплеснул руками Пратт. – Ты еще спрашиваешь!

– Занятно, – пробормотал я, пытаясь сложить в единое целое все доступные мне части головоломки.

Джек вновь выругался и ожидаемо заявил:

– Себастьян, я не могу дать тебе пройти. Ты не должен приближаться к наследнику престола ни при каких обстоятельствах.

– Ну, разумеется! – фыркнул я. – Думаешь, я подписался бы на эту работенку, знай заранее, что речь идет о кронпринце?! Едем отсюда! Только саквояж заберу…

– Поехали! – Пратт задул фонарь и первым полез на козлы; я примерился и расчетливым ударом в затылок вышиб из него дух, потом аккуратно погрузил в карету и в два счета спеленал по рукам и ногам, не забыв и про кляп.

– Прости, Джек, однако у меня здесь еще дела…

Совсем другие дела, но…

Но неужто меня и в самом деле подрядили закинуть беса в душу наследника престола?!

Вот так поворот!

«Принц Августин решил вывести из игры своего конкурента?» – мелькнула первая мысль, но я сразу отбросил ее как слишком очевидную. Если кронпринц окажется бесноватым, то опеку над ним получит орден Изгоняющих, так какой в том прок нынешнему канцлеру?

Более того, если меня прихватят на горячем, если размотают весь клубок и всерьез возьмутся за Джека, то один след приведет к принцу Августину, другой к герцогу Мору, а вот его преосвященство, как ему и полагается, останется весь в белом.

И для этого надо всего-то замести меня на обратном пути. Арестовать по подозрению в убийстве дознавателя надзорной коллегии, а потом без лишней спешки выжать досуха, заодно присовокупив к делу и связь с нынешней любовницей кронпринца.

Помилование от короля Норвейма, пропуск за подписью принца Августина, инструкция на бумаге его личной канцелярии – все эти штришки сыграют свою роль, ведь именно такие вот штришки зачастую значат куда больше прямых улик.

Подозрения – вещь ядовитая, заразная. Замарают – добела уже не отмоешься.

И пусть внешне нынешний политический расклад особых изменений не претерпит, на деле в него тихой сапой вползет новый игрок – тот, в чьих руках окажется судьба бесноватого наследника престола. Его преосвященство.

Слишком сложно?

А слишком ли, когда на кону такие ставки?

Впрочем, мне-то что с того?

Сбросив оцепенение, я захлопнул дверцу кареты, вернулся к фонтану и запустил пальцы в заполненный кровью бочонок. Выудил снятое с Валентина лицо, прополоскал его в фонтане, дал стечь воде и начал натягивать на себя.

Теплая кожа показалась просто омерзительной на ощупь, ребра свело от рвотного позыва, стало невозможно вздохнуть. Поборов отвращение, я жадно хапнул воздуха и расправил по лицу чужую скользкую кожу, потом на место сдвинул скальп, растянул щеки, поправил глазницы и попытался пошевелить губами.

И – получилось! У меня получилось!

Я какое-то время гримасничал, привыкая к новым ощущениям, после нацепил фиксу, достал из саквояжа дорожное зеркальце и поежился, увидев отраждение чужого лица.

– Меня зовут Валентин Дрозд, – произнес, и слова прозвучали непривычно глухо. Тогда прошептал, вторя звучавшему в голосе усача акценту: – Меня зовут Валентин Дрозд, и сегодня мне едва не сломали челюсть…

На этот раз получилось гораздо лучше – благо подражать чужому говору в свое время натаскали на совесть, – поэтому я разгладил облепившую голову кожу, избавляясь от лишних морщин и складок, насухо вытерся полотенцем и вновь посмотрелся в зеркальце.

Отлично! Валентин – чисто как живой.

Я нервно хохотнул и достал бутылочку с кровью Густава Сирлина. От ее содержимого по-прежнему веяло Тьмой, но сейчас призрачное пламя опаляло уже не столь сильно, как раньше. И кто знает, если присовокупить к ней Скверну, не погасит ли та незримый огонь? Отбросив сомнения, я закатал правый рукав и осторожно взрезал ножом вену на левом запястье. Взрезал не вдоль, а поперек, и все же кровь хлынула неожиданно сильно. Бутылочка наполнилась в один миг, и куда дольше пришлось провозиться с тряпицей, заматывая порезанное запястье.

Подкатила дурнота, чужая кожа липким холодом облепила голову, вновь стало трудно дышать. Навалившись на ограждение фонтана, я дождался, пока утихнет звон в ушах, после достал из кармана прихваченный с собой из тюрьмы пузырек и вылил его содержимое в кровь.

Заткнул бутылку пробкой, встряхнул – и ладонь будто мягкое пламя окутало.

Моя и Густава кровь смешалась, Тьма принялась пожирать Скверну, и нагревшееся стекло стало подсвечивать ночной мрак едва ли не лучше фонарей.