Робин Маккинли - Меч королевы

– Я тоже надеюсь, – пробурчал сэр Чарльз себе в чашку.

– А пока нам остается только ждать и наблюдать, – подвел итог полковник. – Выпейте еще этого прекрасного чая, Чарльз. Тот, что у вас в чашке, наверняка уже вконец остыл.

Харри с леди Амелией вышли, и старшая женщина со вздохом прикрыла дверь в столовую. Девушка улыбнулась. Жена коменданта как раз обернулась к ней и ответила сочувственной улыбкой.

– Что ж. Оставим мужчин, пусть сами томятся ожиданием. Я, пожалуй, навещу миссис Макдональд, а вы собирались прокатиться с Бет и Касси и привести их обратно к обеду.

– Может быть, с учетом обстоятельств… – начала Харри, но леди Амелия помотала головой.

– Не вижу причин для вашего отсутствия. Если он окажется здесь, у девочек прекрасные манеры, и именно их я пригласила бы, если бы мы давали официальный обед. И… – тут ее улыбка сделалась по-девчоночьи шаловливой, – если он приведет тысячу своих лучших людей, у нас окажется катастрофическая нехватка женщин, а вы же знаете, как я не люблю несбалансированный стол. Надо пригласить и миссис Макдональд. Удачной вам прогулки, дорогая.

Харри переоделась в костюм для верховой езды, села на уже взнузданного и оседланного пони, которого придержал для нее один из многочисленных слуг Резиденции, и в задумчивом настроении выехала на встречу с двумя подругами. Она размышляла, во-первых, сколько она может рассказать Касси и Бет, а во-вторых, надеялась, что этот Корлат пробудет достаточно долго и ей удастся его увидеть. Интересно, отличается ли с виду король-чародей от других людей?

Солнце уже палило. Харри приподняла край шляпы и осторожно прищурилась на небо. Оно было скорее желтовато-серым, нежели голубым, словно, как и все остальное вокруг Истана, выцвело от ярости здешнего солнца. Небосвод над головой выглядел твердым, как сводчатая раковина, и таким хрупким, что казалось, его можно пронзить копьем. Невозмутимый пони трюхал себе вперед, прядая ушами, а она устремила взгляд через пески. К западу от отцовского дома стояли древние леса, насчитывавшие не одну сотню лет, густо заросшие диким виноградом и плющом. Ни одному владельцу и в голову не приходило вырубить старый лес и пустить землю в дело. Для них с Дикки в детстве это была замечательная чаща, где они играли в разбойников и охотились на драконов. Причудливая сень всегда манила ее. Став постарше, она полюбила исходящее от леса ощущение невероятной древности и обширной сложной жизни, чуждой и непостижимой.

Пустыня и черные, с острыми гранями горы вокруг нее отличались от всего, к чему Харри привыкла. Однако всего за несколько недель в Истане она прониклась любовью к здешнему ландшафту: к жесткому песку, горячему солнцу и безжалостным секущим ветрам. Она поймала себя на том, что пустыня манит ее, как никогда не манила собственная зеленая земля. Но к какому открытию она влекла Харри, оставалось непонятным.

Еще большим потрясением стало осознание того, что она уже не тоскует по дому. Харри скучала по своим занятиям и еще сильнее – по отцу. После похорон она уехала так скоро, что не успела поверить в его смерть. Все казалось, будто он до сих пор объезжает верхом поместье в своем потертом пальто, ожидая ее возвращения. Затем она обнаружила, что снова помнит своих родителей вместе, словно они умерли одновременно, и разница, столь важная прежде, больше не имеет значения. Ей не снились жимолость и сирень. Она вспоминала их с любовью, но смотрела на завихрения песка и мелкие упрямые группки жестких кустов и никуда больше не стремилась. Тихий голос шептал ей, что она не хочет снова видеть Острова. Ей хотелось пересечь пустыню и забраться в горы на востоке, горы, на которые не ступала нога островитянина.

Она часто размышляла о том, какой другие люди видят здешнюю землю. Брат никогда, ни в какой форме об этом не упоминал. Она привыкла слышать, как другие молодые люди отзываются об «этой ненавистной пустыне» и «этом ужасном солнце». Бет и Касси так не говорили, они прожили в разных районах Дарии большую часть жизни, «кроме тех трех лет, когда мама возила нас на Острова, чтобы придать лоска, как она говорила». И дарийское солнце и дарийский климат, будь то на плодородных красных почвах юга с его вечной борьбой с джунглями за чистоту полей, или прохладные влажные плато, где росли апельсиновые плантации, или жаркие пески северо-восточной границы были для них частью дома, которую следовало принимать и к которой приспосабливаться. Когда Харри спросила, как им понравилось на Островах, сестры задумчиво примолкли.