Владимир Свержин - Ловчий в волчьей шкуре

Позднее колокольный звон за мгновение до моего перевоплощения целиком подтвердил эту догадку. И вот теперь настал воистину звездный час его кошачьей милости. Хотя, если позволите, мои любезные читатели, об этом чуть позже. Ибо я начал рассказывать о славном Филиберте Савойском, и было бы невежливо оставлять без внимания августейшую особу, хоть это, конечно, и «дела давно минувших дней», как порой говорит Алина.

Так вот, друзья мои, жеребец герцога Филиберта, обезумевший от встречи с демоническим волком, несся, не разбирая дороги, не подчиняясь ни узде, ни ударам по ушам, казалось, ничто сейчас не в силах остановить его. Он мчал в сторону пропасти, в ожидании добычи распахнувшей пасть сразу за старой башней. Герцог был уже совсем рядом, меньше чем в четверти лье от нее. Его высочество силился отвернуть, хоть как-то совладать с обезумевшим животным, но тщетно!

В какой-то момент ему показалось, что конь выбивается из сил и замедляет ход. Он начал хлестать его перчаткой, заставляя отворачивать морду и уклоняться в сторону от пропасти. Но в этот самый миг из чащи неспешным шагом выехал рослый всадник на крупном вороном коне. Черный плащ развевался за его спиной, черный капюшон покрывал склоненную на грудь тяжелую голову. Уставший жеребец его высочества попятился и нервно заржал, чувствуя неладное. Неведомый всадник неспешно двигался наперерез повелителю Савойи, вовсе и не думая приветствовать государя, как это принято среди верноподданных.

– Ты кто?! – прямо скажем, испуганно заорал герцог, силясь привести к повиновению нервно фыркающего коня, пятящегося в сторону разверстой за его спиной пропасти.

Всадник медленно поднял руку, отбросил капюшон и глянул на вопрошающего. Синева мертвенного холода покрывала лицо неизвестного. В глазницах на месте зрачков пылал огонь адской бездны, сведенные предсмертной гримасой ухмыляющиеся губы, казалось, вот-вот разомкнутся, чтобы ответить повелителю.

– Ожье?! – заикаясь от ужаса, прошептал герцог Филиберт.

Живой мертвец чуть отбросил голову назад, демонстрируя открытую рану на горле, и медленно склонил ее, давая утвердительный ответ.

– Зачем ты здесь? Ты умер и похоронен!

Не утруждая себя ответом, Ожье де Монсени приблизился к окаменевшему от ужаса герцогу, удобнее перехватил увесистое охотничье копье, занес его для удара… и опустил. Мрачный огнь в глазах сменился выражением чудовищной боли. Затем пламя в них снова вспыхнуло, рука опять начала подниматься… и снова опустилась.

И так раз пять – то вверх, то вниз. Герцог, выронивший свое копье еще в начале бешеной скачки, выхватил длинный охотничий кинжал, висевший на поясе, и уже готов был принять бой, но выходец с того света продолжал свои манипуляции с копьем, то включая, то выключая нездешний пламень в мертвых очах.

Ошеломленный происходящим, мессир Филиберт стал нервно хихикать, не зная, что и предпринять, силясь понять, что это за странный фарс. Но тут на резвом галопе из лесу на поляну выломился славный Алекс де Караба и с надсадным криком: «Именем законов природы!» – выпалил в ожившего мертвеца из нейтрализатора.

Вот здесь, мои почтенные читатели, нужно внести ясность. Ибо события, происходившие на поляне, лишь на первый взгляд казались нелепыми и даже забавными. На деле то был результат ожесточенной схватки, результат, который невозможно было заранее предугадать. Борьба продолжалась со все возрастающей яростью, вплоть до последнего мига.

Победа в этой схватке немало значила не только для его высочества и его рода, но, быть может, и для судьбы всей Европы. Ведь наша маленькая Савойя – один из самых оживленных перекрестков между Францией, Италией и Швейцарской республикой. Стоит ли объяснять, что ключи от здешних дорог во все века дорогого стоили.

Но я в который раз отвлекся. Уж простите мне этот грех, но, поверьте, скоро уже мое повествование завершится. Я обещал раскрыть изнанку этого странного покушения и теперь незамедлительно приступаю к рассказу об этом.

Конечно, монсеньор Ожье де Монсени, будь то живой или, спаси нас дева Мария, оживший, по своей воле ни за что б не поднял оружия на его высочество. Он был славным и добрым рыцарем, для которого честь и верность государю непреложны, как восход солнца. Но даже если допустить, что по какой-то неведомой причине он вознамерился бы убить своего герцога, уж точно бы обошелся без, как говорит Мурзик, спецэффектов с пылающими глазами.