Иван Иванов - Любовь и хоббиты

В остальном толку от финской поддрыгайки было мало: герметичность нарушена, кругом сквозняки; понимаю, надо для убедительности, но зачем, скажите Грызольда Вервольфовна, так изгаляться? Знаю, что не любите, но зачем позорные легенды писать? Не учли вы, глупая женщина, что хоббиты, хоть и малы, да выносливы: чтобы нас заморозить или перегреть, постараться надо оооочень сильно. А вот если бы я человеком был, то исключительно по вашей вине замерз бы тут. Представьте, любезная, каково здесь гомосапиенсу без варежек, теплой шапки и валенок, которые, между прочим, сгорели! Что ему делать в минус тридцать? На пихту лезть? Волком выть? То-то!

Но вопреки вашим стараниям, госпожа тролльчиха, на мне по-прежнему сверхнадежные бабушкины носки и плевать я хотел на минус тридцать. Доказать? Простой пример. Позавчера вечерком Урман с Федором влезли к Синелицему в морозильную камеру, баааальшущую комнатуху с отборной говядиной. Ноги, ноги, ноги… Знаете, сколько продержались? Ровно до следующего вечера. И НЕ-ЗА-МЕТ-НО сперли целую говяжью ногу!

Плевать на мороз.

Я потопал к мощным соснам, выдыхая в темноту горячий пар и стремительно трезвея (изыди, кола!). Света луны и звезд вполне хватало, чтобы открыть красоту могучего леса: большинство деревьев по толщине приближались к диаметру наших нор – это впечатляло. Казалось, лес пророс прямо из скалы, проткнул ее и укрыл белой фатою снега, как невесту. Лес молчал. Я обогнул колючие кусты и наткнулся на человека в сугробе; викинг хоть и валялся без памяти, но рожу сохранил откровенно зверскую: брови сердитые, рот распахнут, снежинки падают на язык и тают. Помню, наклонился, чтобы получше разглядеть серьгу в оттопыренном ухе (серьга имела форму кольца), внезапно человек так сильно втянул носом воздух, что могло показаться, будто к ноздрям викинга потащило весь лес до последней лисы.

Кто-то вдруг сказал хриплым голосом:

– Че уставился?!

Я отпрыгнул и всерьез собрался бежать по сосновым веткам-ступенькам до самой луны, но что-то заставило меня остановиться. Присмотрелся, прислушался… Всюду морозная, хрустящая тишина, викинг лежит с открытым ртом, и тают во рту снежинки. «Значит, – думаю, – кто-то другой разговаривал, и ведь, главное, я его понял, хотя и за границей нахожусь». Знакомый такой говор, как у наших гномов, с едва заметным акцентом. Подхожу ближе, смотрю – выходит из-за валуна человечек: живот, черная борода и глазюки-шарики; ног в снегу не видно.

Глядит на меня, белками сверкает; еще ближе подбираюсь и вдруг… доходит! Так ведь это ж обычный местный гном, каких я перевидал миллион, а то и больше. Маленький (на голову ниже меня), пузатый, приземистый, покрыт черными густыми кудряшками, на барана похож. Стало быть, черный альв.

Теперь понятно, что к чему: викинг – его добыча, а тут я, знаете ли, свалился без приглашения, и чего от меня ждать, поди разбери… Я тоже не особо понимал, что мне делать – то ли бежать, то ли на помощь звать, то ли бить по башке и тащить цверга вторым номером вместе с викингом. Правда, совершенно не понятно, куда тащить. Хотя, конечно, я себе льстил – похоже, во мне никакой опасности не увидели.

– Ётунштрудель, – представился он и гордо задрал нос, похожий на булыжник. – Моя пра-пра-пра-троюродная бабка согрешила с настоящим ётуном, это такой… – цверг раздул щеки парусами, выпучил глаза и разбросал в стороны короткие ручки. – Видал, да? В общем, гора! О как! Понял?

Я хотел поддержать разговор и вежливо перевел взгляд на ближайший валун. Ётунштрудель зыркнул на камень и рассердился: экземпляр попался до безобразия огромный.

– Ты не понял! – затопал ножками бородач и провалился в сугроб по самое пузо. – Пра, пра, пра, понимаешь? Бабка!

Какой неуравновешенный гном! Я и не знал, куда лучше смотреть; сосредоточился на кончике собственного носа.

– Как поживает… э-э-э… бабуля? – вежливо поинтересовался я, помогая внуку ётуна выбраться из снега. – У старушек в этом возрасте сильно мерзнут ноги.

– А ну тебя, – психанул тот и отвернулся, не поблагодарив за помощь; добавил полушепотом: – Хоббит!

Признаюсь, мало кто на моей памяти произносил это слово с бо`льшим презрением. Я почти обиделся, но передумал. Ётунштрудель так забавно раздувал поросшие черными волосами щеки… Вы бы видели! Грубый, невоспитанный, но смешной. Простил недомерка. Можно было для профилактики потаскать за бороду, но, говорят, скандинавские черные альвы ленятся чистить и пропалывать покрывающие их заросли. Есть ли тогда смысл руки марать? Блохи, вши, остатки еды, осколки костей, гвозди и прочий инструмент… Потряси цверга – рано или поздно из него посыплются самые разные вещи, а если, не дай Радагаст, что-нибудь выползет? Здоровье дороже.