Елизавета Дворецкая - Битва колдуньи. Сага о мечах

Впереди виднелась крепкая фигура Одда – Сумасшедший Квитт, никогда никого не слушавший, кроме собственного сердца и совести, спокойно покачивался в седле, готовый ехать, если понадобится, хоть в Нифльхель и уверенный, что и там не пропадет. Он провел Ингвиль через жуткое Ничто, а теперь вез ее в другой, новый дом, который отныне станет для нее родным и единственным. И при взгляде на него Ингвиль вдруг испытала горячую благодарность судьбе, давшей ей опору, в которой она так нуждалась.

«На дар ждут ответа», – так говорил Властелин Битв. Ночью после принесения жертвы Торбранд конунг долго не мог заснуть. Ему вспоминался обряд, в голову лезли мысли, останется ли Властелин доволен их жертвой, чем и как отплатит за нее. И тут же откуда-то всплывали ненужные и неуместные сейчас воспоминания о собственных сыновьях, Тормунде и Торгейре. Тормунду уже сравнялось бы двенадцать лет – он непременно взял бы сына в поход, будь тот жив. А повернись судьба иначе, его отроческое тело сейчас раскачивалось бы на дубе где-нибудь над морем, с копьем в сердце и Стюр конунг ожидал бы ответа от бога войны и победы на свой дар.

В усадьбе было тихо, только во дворе и в сенях слышались шаги и негромкие разговоры дозорных. Покой полнился дыханием и посапыванием спящих хирдманов. От медленно дрожащих языков огня в очаге по стенам ходили тени, похожие на великанов.

Торбранд перевернулся: жесткий, набитый свалявшейся шерстью валик, служивший подушкой, горбился посередине, и от этого было неудобно лежать. Под головой чувствовалось что-то твердое. Запустив руку в изголовье, Торбранд вытащил нечто гладкое, холодное. Ах да!

Сев на лежанке, он повертел в руках золотое обручье, искусно сделанное в виде свернувшегося дракона. Белые звездочки в глазах сверкали холодными бликами, словно покалывали крохотными стальными иголочками. Это обручье отдал конунгу Одд, коротко сказав при этом: «Ему больше не надо». По этим словам Торбранд догадался, что обручье было снято с Виги. Другой обрадовался бы такому сокровищу, но Торбранд отчего-то усомнился. Золотой дракон был прекрасен, но в нем таилась угроза. Только глупый был бы рад наследству от такого неудачливого человека, как Виги сын Стюра.

«Повешу на ясень! – подумал Торбранд, вспомнив дерево в гриднице Аскегорда. – Где лошадка, там и уздечка». Эта мысль вдруг принесла ему облегчение – значит, боги одобрили ее. Снова засунув обручье под изголовье, конунг улегся поудобнее, закрыл глаза, стараясь заснуть.

Вдруг в душном покое повеяло свежим прохладным ветерком – открылась дверь. Торбранд поднял веки. От порога к его лежанке неспешно шел высокий человек в сером плаще, в шапке, надвинутой низко на лоб и закрывающей один глаз…

Торбранд снова приподнялся и сел. Он мгновенно узнал старика, хотя никогда прежде не видел его, и застыл, охваченный трепетом, волнением, радостью, благоговением, тревогой… Можно ли перечесть чувства, наполняющие смертного человека, пусть и конунга, при встрече с божеством? С самим Отцом Богов, Властителем Асгарда! Это и есть ответ на жертву, то самое, чего он так напряженно ждал.

Сбылось… Сумасшедший Квитт действительно умеет приносить жертвы! Торбранд чувствовал себя заключенным в какие-то невидимые оковы, но это было просто ощущение его человеческой слабости рядом с силой бога. Покой был полон этой силой, и она стояла в нем, как неподвижный упругий ветер, так что дышать было трудно, но каждый вздох казался необычайно живительным. Спящие хирдманы невольно вдыхали силу будущих побед, и она растекалась по их жилам, чтобы потом в битве вдруг вскипеть и выплеснуться бурным потоком.

Больше никто в покое не проснулся, не пошевелился, а Торбранд уже не знал, сон это или явь. Вернее всего, грань сна и яви, ясности и безумия, где и происходит встреча человека с божеством.

Повелитель Битв сел на край лежанки и дружелюбно кивнул Торбранду. Взгляд единственного глаза Одина был подобен раскаленному острию копья, и Торбранд отвел глаза, не в силах смотреть в лицо богу. Воздух между ними дрожал, как прозрачная грань пламенного язычка, где горячее всего. Края серого плаща Властелина, сотканные из тумана, расплывались во тьме. Отец Ратей принес с собой сюда часть своего, высшего, мира и сам оставался в нем. Он был словно серая туча, таящая молнии; не белая, не черная, не золотая, а серая, туманная, таинственная, почти неуловимая для человеческого глаза. Даже сидя рядом с ним, Торбранд был бесконечно далек от Повелителя.