Никита Баранов - Чужеземец

Епископ чуть сильнее надавил лезвием на горло заложника, и по шее Мильха потекла тоненькая струйка алой крови. Парень был настолько ошарашен происходящим, что сил и желания сопротивляться у него не осталось. Он глядел на Виктора обезумевшими от страха глазами, жадно глотал пересохшим от волнения ртом воздух и все время трясся, словно стоял жуткий мороз, хотя жар от горящей деревни превратил эту зиму в адское пекло. Виктор первостепенно желал спасти Мильха от участи, что уготовил ему Клод Люций, но идей по этому поводу не возникало никаких. Иномирец лелеял надежду, что спрятавшаяся неподалеку Даша уже готовит план по спасению хотя бы мальчика или, что гораздо лучше, всех сразу.

– В-седьмых, ты вторгся на запретную территорию фамильного склепа семьи Чариззов, похитил хранящийся там древнейший артефакт и чуть не убил меня, моих солдат и даже моих коней. Ты знаешь, что после той ночи домой не вернулись тринадцать моих людей? Их изувеченные тела пришлось похоронить прямо там, неподалеку от склепа, в промерзлой земле… да хранит Свет их души.

Виктор окончательно закипел. Он почувствовал, как заболели его пальцы от чрезмерного сжатия рукояти Пакемберга. Пламя на лезвии пылало так сильно, что отдельные его языки срывались в сторону ближайшего к ним объекта – одежды на иномирце. Кожаная куртка воспламенилась, как ей было положено, но сгорать явно не собиралась. Виктор контролировал этот процесс целиком и полностью: огонь не мог причинить ему ни малейшего вреда. Зато когда куртка, да и весь Виктор оказались объятыми нешуточным огнем, это заставило противников сделать несколько шагов назад. Отступили все, кроме епископа.

Позади Клода Люция показалось какое-то смутное мерцание. Иномирец напряг свое зрение и по легким колебаниям воздуха определил, что это Даша; она наконец смогла постичь тайну рунной незаметности, и очень даже вовремя.

А епископ, щурясь от света и жара, лишь накинул на голову капюшон и стал медленно подходить к «грешнику», держа перед собой Мильха. Парень тоже ощущал разрушительное действие огня, а потому крепко зажмурил глаза и стал махать перед лицом ладонями.

– Давай, сожги его! Сожги этого ребенка, сожги! Я пожертвую собственными кожей и зрением, лишь бы увидеть, как ты проявляешь свою демоническую сущность!

Виктор, поняв, чем грозит его воспламенение, оставил огонь лишь на лезвии Пакемберга. А епископ с Мильхом тем временем подошли к иномирцу уже достаточно близко, так что между непримиримыми соперниками оставалась лишь пара небольших шагов. Виктор воззвал ко всем богам сразу, чтобы те крепко держали его за руки и не дали совершить опрометчивой ошибки, которая будет стоить жизни невинному ребенку.

– А теперь, ничтожество, верни герцогскую реликвию, которой ты перерубил добрую сотню служителей Света, и преклони колени перед тем, в чьей власти каждая жизнь в этом государстве!

Может, действительно помогли боги. Может, Виктор не совсем еще выжил из ума. Вместо желанной атаки на Клода Люция он немного отступил назад и стал медленно опускать клинок. Ему пришлось сказать:

– Ладно, ладно, ты победил. Признаю. Долго же ты за мной гонялся, святоша. Настолько долго, что мне и убегать-то уже наскучило. Бегаешь, бегаешь… а в итоге что? Да ничего. Еще одно временное пристанище, которое рано или поздно окажется под руинами, причем по твоей вине…

Даша, будучи абсолютно невидимой для солдат епископа, аккуратно протиснулась между двумя ведьмаками и украдкой подошла к Клоду Люцию. Виктор все это прекрасно видел, а потому тянул время как мог: он делал вид, что собирается сдаться, но из боевой стойки не выходил. При необходимости его рука могла за долю секунды поднять оружие навстречу врагу и провести контрудар.

– Знаешь, преосвященство, я бы даже хотел с тобой сотрудничать. Положим, я сдамся. Что мне за это будет? Останусь ли я в живых, будут ли со мной хорошо обращаться? Смогу ли я покидать пределы вашей церкви, если мне вдруг захочется развеяться и поглазеть на ту грудастую певичку из рода пепельников, что работает в трактире прямо в центре Авельона?

Девушка тем временем вытащила из-за пазухи небольшой кинжал и поднесла лезвие к шее епископа. Тот ничего не замечал, слушая угодные его слуху речи иномирца.

– А в тебе еще осталась капля благоразумия, – усмехнулся Клод Люций. – Сотрудничество, дипломатия… ах! Почему нельзя было с этого начать? А то разбегался, понимаешь ли, по занесенным снегом лесам, хе-хе. Ну что я могу сказать? Мне льстит, что я наконец победил, я радуюсь твоему страху – если не за себя, то хотя бы за остальных. И я давным-давно мечтаю о том, чтобы ты сдался добровольно! Такой человек, как ты, может нам сильно помочь. Очень сильно.