Анна Мистунина: Проклятый

– Мать любит, – Кар сказал это так тихо, что сам едва расслышал свой голос.

– Я знаю… Но он и ей до конца не верит. Кар, если бы у тебя была сестра, я бы на ней женился.

– Что?! – Кар сел, пораженный услышанным. Пытаясь обратить все в шутку, произнес: – Ну, если б она удалась в мать…

– Нет. Такая, как ты.

Кар снова усмехнулся, и усмешка вышла горькая.

– Из племени колдунов?

– Да! И пусть они все подавятся! Кар, ты не бросишь меня? Если отец и правда умрет… Кар, ты единственный, кому я верю! Я не смогу, как отец….

Принц замолчал резко, будто его схватили за горло. Казалось, он сейчас заплачет – невероятно, если помнить, что будущий император не плакал с полутора лет, со дня смерти матери.

Отчетливо, вкладывая сердце в каждое слово, Кар произнес:

– Ты – мой принц. Мой брат. Я всегда буду рядом. Клянусь.

Эриан кивнул. Молча – слова были не нужны.

– Жаль, что ты не колдун, – сказал он чуть погодя.

Воистину, ночь откровений. Кар хрипло спросил:

– Ты понимаешь, что говоришь?

– Будь ты колдуном, ты бы вылечил отца.

«Будь я колдуном, я бы не вылечил его. Я погубил бы… И его, и тебя, и навлек бы проклятие на всю страну…» Вслух Кар сказал:

– Сохрани меня Бог. Я не колдун.

– Да знаю я, – по-простецки откликнулся Эриан. – Просто подумалось. Завтра к вечеру гости разъедутся. Давай сбежим к тому озеру? Поохотимся на лебедей, заночуем в замке…

– Тебя не отпустят, пока император болен.

– Говорю же – сбежим. Или они решатся силой задержать повелителя?

В последней фразе послышалось царственное высокомерие, знакомое по императору Атуану. Прежде Эриан никогда не говорил так. Кар с интересом оглядел молочного брата.

Принц лежал на спине. В широко раскрытых глазах отражались по-осеннему яркие звезды. Лицо в обрамлении растрепавшихся золотых волос казалось двойником лунного лика. Император столь же выше простых смертных, сколь выше земли ночное светило… Тряхнув головой, Кар сбросил наваждение.

– Только не бери с собой полк охраны, как в прошлый раз, – сказал он.

– Сохрани меня Бог, – со смехом откликнулся принц. – В тот раз это была воля отца.

Так они лежали, болтая обо всем понемногу, а вдали затихал утомленный празднеством город. Погрузились в сон жилые дома, только частые трактиры еще светили огнями, возмущая благочестие ночи женским визгом и взрывами пьяного смеха. Сегодня им хватало постояльцев – на праздник Благодарения в столицу съехались не только вассалы. Простой люд стекался со всех концов Империи. Опытные торговцы везли товары – в праздники всем хватит места на рынках. Бездельники, а порой и добрые крестьяне приезжали налегке, кто-то в расчете наняться слугой или солдатом, благо правители всех областей присутствуют на празднике. Другие – в ожидании легкой добычи, и, надо сказать, ворам и шулерам в эти дни хватало работы. Хватало ее и бродячим артистам, шутам всех мастей, попрошайкам и менестрелям, крикливым жрецам-проповедникам… решительно всем полезен великий осенний праздник Благодарения.

Но теперь праздничные дни подошли к концу. Завтра поутру распахнутся городские ворота, телеги, экипажи и конные отряды потянутся обратно. Кто-то уедет, довольно потрясая полным кошельком. Другие не увезут ничего, кроме тяжкого похмелья, а ведь приехали с полными телегами накопленных за год богатств.

Луна, вечная соперница королей, сдвинулась, теперь ее заслоняла западная башня. На лица братьев упала тень. Повеяло холодом. Принцы переглянулись, дружно вспомнив о времени.

– Тебя не хватятся? – спросил Кар.

Эриан махнул рукой.

– Гремон достаточно сметлив. Сделает вид, что я мирно сплю в своей постели. День был утомительный… Признаюсь, брат, я в последнее время частенько сбегаю по ночам.

Его высочество улыбнулся, самодовольно, как человек, понимающий: успехами на любовном поле он обязан не только своему положению. Высокий рост, играющие под туникой мышцы, пронзительный взгляд голубых глаз под короной золотых кудрей – будь Эриан не принцем, а последним кухонным мальчишкой, и тогда нашлись бы дамы, готовые разделить с ним ложе.

Кар промолчал. Ему нечем было похвастаться. Не потому, что проклятое колдовское отродье, вопреки здравому смыслу вознесенное до положения брата-принца, не притягивало женских взглядов. Скорей, наоборот – запретный плод сладок от века. Но в глазах жадных до удовольствий дам ему виделось то же любопытство, с каким разглядывают дрессированное животное: разгуливающую на задних лапах собачонку или обученного людской речи скворца. И Кар, слишком гордый для роли забавной диковины, оставлял красавиц на долю брата.