Джо Аберкромби: Полкороля

– Сейчас? Мне вставать с Матерью Солнцем, кормить ваших голубей. Я собирался немного поспать, прежде…

– Я позволю вам спать, когда пройдете испытание.

– Не позволите же.

– Вы правы, не позволю. – Она лизнула палец и начала перелистывать, захрустели древние страницы. – Скажите, принц, на сколько частей эльфы разбили Бога?

– Четыре сотни и девять. Четыре сотни Малых богов, шесть Высоких богов, первого мужчину, первую женщину и Смерть, что сторожит Последнюю дверь. Но разве тема эта впору служителю, а не прядильщику молитв?

Мать Гундринг поцокала языком:

– Служителю впору любое знание, ибо обуздать возможно лишь познанное. Назовите шесть Высоких богов.

– Матерь Море и Отче Твердь, Матерь Солнце и Отче Месяц, Матерь Война и…

Грохнув, дверь распахнулась настежь, и ветер-искатель ворвался в покои. Огненные завитки в очаге встрепенулись, так же как Ярви, и заплясали, озаряя бликами сотню и сотню пузырьков и склянок на полках. Фигура входящего запнулась о порог, задевая связки сухих растений, закачавшихся, словно висельники.

Это был Одем, дядя Ярви. Мокрые от дождя волосы липли к его бледному лицу, и одышливо вздымалась грудь. Широко распахнув глаза, он уставился на Ярви и открыл рот – но не издал ни звука. Тут и без дара сопереживания ясно, что его сгибает гнет тяжкой вести.

– Что такое? – сорванно каркнул Ярви, страх сдавил его горло.

Дядя упал на колени, руками в несвежую солому. Он склонил голову и тихо, хрипло выговорил два слова:

– Мой государь.

Вот так Ярви узнал, что его отца и брата не стало.

Они вовсе не выглядели мертвенно.

Только очень бледно – на двух холодных каменных возвышениях, в холодном зале, в натянутых по локти саванах, у обоих на груди блистали мечи. Ярви все ждал, что брат вот-вот скривит во сне губы. Что отец распахнет глаза и окинет его знакомым презрительным взглядом. Но нет. Больше ни тот, ни другой так делать не будут.

Смерть раскрыла перед ними Последнюю дверь – из ее притвора не выходят обратно.

– Как это случилось? – с порога заговорила мать. Голос ее, как всегда, не дрогнул.

– Их предали, о королева, – прошептал дядя Одем.

– Я больше не королева.

– Конечно… прости, Лайтлин.

Ярви вытянул руку и мягко дотронулся до отцовского плеча. Холодное. Интересно, когда в последний раз он прикасался к отцу? Хоть раз прикасался? Он почти наизусть запомнил последний их разговор. Несколько месяцев тому назад.

Мужчина сечет косой и рубит секирой, говорил отец. Мужчина налегает на весла и вяжет тугие узлы. А главное – мужчина носит щит. Мужчина держит строй. Мужчина встает бок о бок со своим соплечником. Разве мужчина тот, кто ни на что из этого не способен?

Я не просил себе полруки, сказал тогда Ярви, как обычно стоя на полосе выжженной земли в битве между стыдом и яростью.

А я не просил себе полсына.

А теперь король Атрик был мертв, и его королевский венец, ужатый кузнецами в короткий срок, тяжело давил Ярви на лоб. Куда тяжелее, чем полагалось тонкому золотому ободку.

– Я спрашиваю, как они умерли? – повторила мать.

– Они отправились обсуждать мировую с Гром-гиль-Гормом.

– С проклятыми ванстерцами мириться нельзя, – пробасил Хурик, Избранный Щит матери.

– Мы обязаны свершить месть, – произнесла мать.

Дядя попытался развеять бурю.

– Вначале идут дни скорби. Верховный король запретил объявлять войну, пока…

– Месть! – Ее голос кромсал, как битое стекло. – Скорую, словно молния, жгучую, словно пламя.

Ярви украдкой взглянул на тело брата. Вот кто и скор, и жгуч, вернее – был прежде. Толстошеий, крепко сбитый – у него уже пробивалась темная, как у отца, борода. Непохож на Ярви всем, чем только можно. Брат любил его… скорее всего. Любовью с кулаками, где протянутая рука дружбы обычно предвещала оплеуху. Так любят того, кто обречен вечно пред тобой ползать.

– Месть, – рыкнул Хурик. – Ванстерцы нам заплатят сполна.

– Да провались пропадом эти ванстерцы! – воскликнула мать. – Надо принудить к послушанию наших. Надо показать им, что юный король тверд, как железо. А когда они с радостью покорятся, вот тогда и горюй, пусть хоть Матерь Море разольется от слез.

Дядя тяжело вздохнул.

– Стало быть, месть. Лайтлин, а он-то – готов? Он же не воин…

– Готов – не готов, а сражаться будет! – отрезала мать. Рядом с Ярви люди нисколько не стеснялись его обсуждать – будто он не только искалечен, а и оглох. Его внезапный приход к власти, похоже, никого не вылечил от этой привычки. – Начинайте приготовления к большому набегу.