– И стрелять, – уточнила Настя.
– И стрелять. Будешь стрелять как мама.
– А мама моя совсем не умеет стрелять.
– Как это?
– А вот.
– Лена, – позвал я, – а ты что, и правда не умеешь стрелять?
Лена пришла к нам из кухни, где что-то шкворчало, булькало и вкусно пахло.
– Я ни разу из оружия не стреляла, – призналась она.
– Вот как, ну понятно. Этому мы тебя с Настей научим.
– Нет, я вообще ни разу в жизни не стреляла.
– Как?!
Такое у меня не укладывалось в голове.
– У нас в деревне патроны были в дефиците, стрелять нам не давали. Я в школе только пару раз «калашников» разбирала, и всё, а потом… в общем, потом я переехала сюда.
Лена посмотрела на Настю, и я понял, что она не хотела упоминать о своём покойном муже при дочке.
– Нет, эту оплошность точно надо исправлять.
– С тобой, Витя, конечно, исправим, – как-то тепло сказала Лена.
– Конечно, со мной.
А потом был праздничный ужин в честь моего счастливого возвращения. После него Лена уложила Настю спать у себя, и мы наконец остались с ней вдвоём.
Утром меня вызвали на совещание, но не в гарнизон, а в Администрацию. Я отнёсся к этому равнодушно, видимо, Бахрушеву опять понадобилась независимая консультация. В десять часов утра я зашёл в новый кабинет магистра. Обставлен он был сугубо по-деловому: простая мебель, стулья, диван, стол, заваленный бумагами и папками, окна, закрытые жалюзи.
– Здравия желаю, товарищ магистр.
Бахрушев поморщился от подобного сочетания слов. Мне оно тоже резало ухо, но нечего не поделаешь, сами эту должность выдумали.
– Можно на «ты». Присаживайся, Виктор, – Алексей махнул на стул рядом с ним, смотрел он не на меня, а куда-то в сторону и вообще был какой-то смурной.
– Как скажешь, Алексей, – ответил я, выдвинул стул, проскребыхав ножками по линолеуму, и сел, – если ты хочешь спросить меня про войну с Факториями, то знай: я считаю, врага нужно атаковать, пока есть превосходство над ним. Навязывать ему свою инициативу и ни в коем случае не упускать время. Время – этот ценный ресурс, растратим его без толку и в итоге получим ту же войну, но ещё более кровавую.
– Я тебя хотел спросить не о войне с Факториями.
– Да? – Вот тут я по-настоящему удивился. – А о чём же?
Бахрушев впервые посмотрел на меня с момента моего прихода и спросил:
– Я слышал, ты коньяк пьёшь?
– Пью, но если разговор серьёзный, то лучше всё обсудить на трезвую голову.
– Что ж, похоже, ты прав. Так вот. Я хотел поговорить с тобой об Аглае.
– Об Аглае?!
– Да.
* * *
Аглая спала на лежаке в одиночной камере. Здесь было даже уютнее, чем дома в последние дни домашнего ареста. Никто не сидел рядом, не следил за каждым движением и не обыскивал. Постель была мягкой, на тумбочке стояла тарелка с приличной едой, на стене горела яркая лампочка. Ей даже принесли из дома магнитофон, обмотанный серебряной и золотой проволокой. Только Аглая его всё равно не слушала. Она лежала на кровати, и ей было абсолютно всё безразлично.
Дверь в камеру с тихим лязгом открылась.
Аглая безучастно повернула голову и впервые за несколько недель ощутила всплеск эмоций. По большей части, гнева. В камеру вошёл её наставник, тот, кто выковал и подарил ей браслет Профсоюза магов, – Алексей Бахрушев.
– Ну, здравствуй.
– Здравствуй, – хрипло ответила волшебница. – Чего тебе?
– Смотри, что я принёс.
На ладони Алексея лежал браслет в виде трёх переплетённых виноградных лоз, тот самый, что когда-то носила Аглая.
– Убери это.
Аглая смахнула его рукой, браслет отлетел в угол и громко зазвенел, ударившись о стену.
– Зачем ты его принёс, что тебе надо? Я больше не состою в вашем поганом Профсоюзе. Ты меня сам оттуда выгнал. Не нужно мне ничего от тебя. Убирайся!
– Я тебя не выгонял из Профсоюза.
– Как же не выгонял, вы все меня предали, и бросили, и упекли в тюрьму. Надеялись, что там и сгнию, а вот не вышло. Чего ты ещё хочешь? Ты…
Аглая замолкла, потому что Бахрушев сделал то, чего она никак не ожидала. Вдруг опустился на колени и, склонив голову, заговорил:
– Ты спрашивала, зачем я пришёл? Потому что хотел попросить прощения. Я знаю, я твой наставник, я должен был защищать тебя и оберегать. А я тебя бросил, оставил наедине с бедами и врагами. Из-за этого всё и произошло. Я виноват, и прошлое не исправить уже. Лишь об одном я могу просить: прости меня.
– Ты… ты… да при чём тут ты?! Я сама приняла решение. Я сама этого захотела. Это только моё дело! Не вмешивайся, не лезь! Это ты… ты виноват! Ненавижу!
Читать дальше