Дмитрий Самохин - Вишневый самурай

Епифанов хмыкнул, но возмущаться не стал.

— От себя могу пообещать, что немедленно свяжусь с инспектором Лесником и потребую своего личного присутствия на месте. Кто-нибудь из вас будет там?

— Мать плохо себя чувствует. У нее поднялось давление. Не знаю… — Карп как-то потерялся. Когда с него сбивали спесь, он начинал мямлить, словно девятилетний ребенок, уличенный в разграблении отцовской заначки. — Может, я подъеду…

— Тогда встретимся на кладбище, — резюмировал я. — Когда, кстати, изъятие?

— Сегодня. В двенадцать, — уныло отозвался Епифанов.

Я распрощался с ним, повесил трубку и вернулся к завтраку, который уничтожил за десять минут.

Из дома мы выехали в половине двенадцатого. Хотя до Смоленского православного кладбища было рукой подать, я предпочел заранее вывести «Икар» из бокса. Почему бы и не насладиться открытой водой, рассекаемой носом катера, уютной и родной капитанской рубкой, излюбленным штурвалом?.. Совершив круг почета по каналу Беринга, я обогнул кладбище по периметру и, подъехав к парадному входу, подрулил к причалу. Оставив катер, я спустился на набережную. Кубинец следовал за мной.

Погода выдалась на редкость прохладная, точно июль-сумоист, выиграв очередной раунд в схватке с городом, присел на скамеечку, дабы перевести дух. Сильный, пронизывающий ветер с Невы так и норовил сорвать с моей головы шляпу. Кубинец поступил мудрее. К своему головному убору он приделал затягивающийся ремешок на ковбойский манер и теперь, затянув оный под горло, ехидно смеялся над всеми попытками ветра лишить его шляпы. Последняя трепыхалась, словно избиваемая хозяином парализованная кошка, но держалась крепко.

Тучки над городом кружились серые, набухшие. «Быть дождю, — решил я. — Только бы успеть тело вырыть да провести все необходимые процедуры. Негоже под ливнем в хлюпающей грязи копаться!»

При входе на кладбище нас встретили бабки с цветами и траурными венками. Отпихивая и разнося в пух и прах товар конкуренток, они предлагали закупиться перед посещением могил. Проигнорировав их настойчивость, мы направились по знакомой дорожке в дальний угол кладбища, где и находилось место упокоения Троя Епифанова (или того, кто лежал вместо него).

Возле могилы Епифанова никого не было. Кладбищенский камень, оградка да покрывало цветов, чуть поднявших, но еще хранивших вкус земли, в которую они впивались жадными корнями, высасывая влагу и необходимую для роста силу. Ныне, лишенные корней, они лежали на земле и задыхались от жажды, выжигаемые солнцем… Как странно, что до этой могилы не добрались кладбищенские старухи, делающие бизнес на том, что собирают по кладбищу цветы, принесенные умершим друзьями и родственниками, а затем втридорога продают добычу посетителям…

Я извлек из кармана пиджака сигару и предложил ее Кубинцу. Гонза отказался. Скинул целлофановую обертку, откусил кончик сигары и сунул в рот. Прикурив, жадно втянул терпкий табачный дым и выпустил его кольцами.

Была крошечная вероятность того, что кто-то из Епифановых, имея контакт с черным, доложит ему о грозящем разоблачении и мы застанем на месте могилы воронку или с неба упадет градина размером со шпиль Александрийского столпа. Но ничего необычного вроде не произошло.

Полиция в лице инспектора Григория Лесника, двух поручиков и двух в штатском появилась ровно в двенадцать в окружении гробокопателей — полупьяных мужиков, что подрабатывали как копанием могил, так и откапыванием оных. Завидев меня и Кубинца, Лесник направился к нам, распорядившись начать процесс эксгумации. Поздоровавшись с Кубинцем, Лесник пожал мне руку и зябко поежился.

— Ну и погодень! — изрек он. — Точно: Петрополис — город парадоксов. Только что жара стояла, и вдруг такой дубак!

— Ничего. На небо взгляни — скоро дождь начнется. Нам бы успеть до него, — утешил я, попыхивая сигарой.

— Ой, мать… — Лесник смачно выругался, потирая замерзшие ладони. — В Москве все более упорядочение: жара — так жара, дождь — так дождь…

Мужики приступили к работе. Разобрали лопаты, что привезли на телеге, поплевали на ладони, окружили могилу. Один из них сбил огромным молотом оградку, которая мешала, не давая развернуться гробокопателям.

Могила была уже наполовину вырыта, когда на аллее появился Карп Троевич Епифанов в компании строгого бородатого мужика с кожаным дипломатом.

— Немедленно прекратите этот разбой! — заголосил бородач издалека.