Уильям Форстен - Вечный союз

— Горнист!

— Вон он! — крикнул ему какой-то солдат, показывая на опору моста.

Там, раскинув руки, лежал лицом в грязи полковой горнист.

— Выбирайтесь отсюда! — заревел Ганс. — Отступаем! Суздальцы пришли в себя; паника прекратилась, и они начали отходить к дальней от крепости стенке рва. Однако и там выбраться наверх было сложно: карфагенские пули сбрасывали большинство из них обратно в болотную жижу.

Вдруг у Ганса над головой раздался грохот. Удивленно посмотрев вверх, он увидел, что подъемный мост опускается.

Через несколько секунд обе половины моста соединились в одно целое — дорога в город была открыта!

— В атаку!

Людской поток хлынул вперед, подобно реке, прорвавшей дамбу. В небо полетели воинственные крики. Не всем удавалось удержаться на узком мосту, и люди продолжали срываться вниз. Ганс наконец вылез из рва и влился в общий поток. Он миновал земляной вал, с вершины которого карфагеняне все еще поливали их огнем, и вдруг он оказался внутри.

— Двадцать второй Суздальский, к следующим воротам! — прокричал он команду.

Тренированные солдаты бежали вперед, не обращая внимания на потери. В проеме ворот показался штандарт Первого Кевского полка, кевляне мигом рассыпались по обе стороны от ворот, расширяя проход в земляном валу. — Вперед! — ревел Ганс, указывая своим карабином на Суздаль.

— Извини, что задержались.

Оглянувшись, генерал заметил опершегося на стену бастиона О'Дональда, на лице которого блуждала какая-то болезненная улыбка.

Ганс подошел к нему и втянул носом воздух:

— Ну и воняет же от тебя!

О'Дональд вяло кивнул:

— Мерки уже в городе. Я оставил часть ребят у казарм, чтобы они охраняли дорогу к Главной площади.

— Тогда пошли, — нетерпеливо бросил Ганс.

— Погоди, чертов голландец, — тихо ответил О'Дональд.

Ганс подошел к нему ближе:

— Что случилось? Его голос дрожал.

Артиллерист медленно отнял руку от своего живота:

— Похоже, я тут словил одну.

— Нет, нет!

Бывший сержант едва успел подхватить ирландца, мешком осевшего на землю.

Лицо О'Дональда исказилось от боли.

— Такое ощущение, что я облил себя горячим супом, — просипел он. — Почти всех парней положили на подступах к воротам… надо было атаковать, опустить мост…

— Сиди спокойно, Пэт. Не говори ничего.

Ганс разорвал на раненом рубашку и увидел отвратительную дыру в области желудка.

— Все не так уж плохо, — прошептал он, словно надеясь, что его слова смогут что-то изменить.

— Я слишком старый солдат, чтобы купиться на твое вранье, — проворчал О'Дональд. — Пуля в живот, и тебе каюк. Сделай одолжение, Ганс.

— Все, что ты захочешь.

— Пристрели меня.

— Черта с два!

— Чтоб ты сдох, — простонал Пэт. — Ты же знаешь, что будет дальше. Прощай, Ганс. Давай стреляй!

Шудер стоял на коленях рядом с ним, и слова не шли у него с языка. Смерть от такой раны наступает через четыре-пять дней. Появится опухоль, внутренности начнут гнить, источая предвещающую смерть вонь. Потом наступит горячка, жуткие боли, вопли. Перед самым концом его лицо будет выглядеть как череп.

Ганс бросил взгляд на свой карабин, лежавший на земле. Так все можно закончить за несколько секунд. Старый солдат снова посмотрел на Пэта. Его губы шевелились, бормоча молитву.

— Ave Maria, gratia plena…

Славься, Мария, полная добра… (лат.)

Впервые после того, как Ганс увидел Эндрю, раненного под Геттисбергом, по его лицу побежали слезы.

Вскочив на ноги, он поднял с земли свой карабин. Вокруг него стояли выжившие в последней мясорубке штабные офицеры, ожидая его команды. Шум боя был уже в пятидесяти ярдах от них.

— Четыре человека, носилки, и отнесите его в лазарет, — приказал Ганс.

— Чертов Шудер! — взревел О'Дональд. — Ты же знаешь, что я покойник, так добей меня!

Что Ганс мог ему ответить? Он однажды уже сделал это, когда в прериях одному из его солдат пропороло кишки индейской стрелой. Они не могли просто бросить его, а парень сказал, что он католик и не может покончить с собой. Гансу пришлось взять это на себя. Прошло уже почти двадцать лет, но воспоминание об этом все еще мучило его. Юноша прошептал эту же молитву, перекрестился и, грустно улыбнувшись, закрыл глаза.

— Пэт, я не могу, — тихо сказал он и, склонившись над раненым, посмотрел в его страдающие глаза.

— Будь ты проклят, — выдохнул О'Дональд. Ганс выпрямился и обвел взглядом своих людей.

— Вы знаете, — сдавленно произнес он, — что я хочу взять Михаила живьем. Проследите, чтобы мой приказ не был нарушен. А теперь давайте отобьем наш Суздаль! — И Ганс бросился в гущу боя.