Александр Шакилов - Пусть умрут наши враги

Бурный поток на дне разлома устремился ему навстречу.

Боль обожгла кожу на груди, – так обычно жалит слепень – и Траст, который от самого Моса топал в задумчивости, ничего не видя перед собой, за собой и вокруг себя, просто хлопнул ладонью по больному месту. Только так можно избавиться от навязчивого насекомого раз и навсегда. Раздался треск.

– Ах чтоб мои кишки раздуло! – выругался Траст, сообразив, что никакой слепень его не грыз, а укусила его блоха, которую после страстной ночи он словил на груди прекрасной возлюбленной, повенчанной с ним еще до рождения. Ну, по крайней мере так он соврал ушастому лешему, из-за которого все пошло наперекосяк. Траста ведь не только отходили кнутами, но еще и выперли из столицы, запретив когда-либо являться на Испытание. Это был крах всех его планов, всех надежд и чаяний!..

Попадется ему лопоухий гаденыш – уж Траст с ним раскланиваться и ручкаться не станет! Даже веснушки на его круглом лице побагровели от ярости. Он сжал кулаки, заскрипел зубами.

И печально вздохнул, вспомнив о блохе.

Сидела она себе в кулоне из высушенного желудя, специально продырявленном так, чтобы можно было грызть хозяина до крови и тем жить, а Траст, грязное недостойное чудище, взял и прихлопнул ее!

Он сунул руку за пазуху и вытащил обломки кулона, среди которых обнаружилось крохотное насекомое – мертвое, конечно. Траст если уж бьет, – аж две лапки оторвало! – то всерьез, по-настоящему, а не как мамка детку по головке гладит.

– Прости. Я хотел бы, чтоб ты ожила, но я не могу… – он уронил обломки кулона вместе с блохой на дорогу.

Пусть колдун Родд, наимудрейший среди чистокровных, расскажет, как дальше жить. Дома мать с отчимом по головке Траста не погладят за срыв Испытания. Наследства могут лишить… Размышляя о своей печальной доле-судьбе, Траст двинул дальше по втоптанным в глину камням шляха. А из-под кусочка желудя выбралась мертвая блоха и, за раз преодолевая по полмеры, криво запрыгала следом за бывшим хозяином-кормильцем.

После пятого прыжка блоха упала в пыль без движения.

Как и положено тем, у кого больше нет жизненных сил.

Жаль, Траст всего этого не видел.

Не стоит и надеяться, что воздух удержит того, кто падает в бездну, но все же Зил взмахнул руками, его пальцы впились в пустоту и…

И чуда, конечно, не случилось.

Воздух не превратился в твердь только для того, чтобы спасти от неминуемой гибели молодого лешего. Наоборот – пустота неумолимо потянула его вниз, туда, где бурный поток разбивался в пену о громадные валуны, и откуда навстречу Зилу – будто ему и без того неприятностей мало! – устремился вверх столб кипятка и раскаленного пара.

Сломайся ветка под Зилом мигом раньше или позже, и его непременно обварило бы. А так он разошелся с отрыжкой гейзера, не добрав до нее пару мер. Будто побрезговав лешим, кипяток достиг предельной высоты и обрушился в реку, а следующая порция еще не исторглась. Но волчарке – она была вдвое тяжелей Зила и потому обогнала его в падении – повезло куда меньше, чем Зилу: ее нещадно ошпарило, окутав паром, и чуть задержало в воздухе, сорвав с тела клочья меха и кожи, враз отбелив окровавленное мясо.

А леший просто рухнул в реку.

Его, дважды счастливчика, даже сразу не поломало о камни. Любому другому раздробило бы все кости и смяло бы череп, а он лишь пребольно ударился о горячую воду и погрузился в промоину, очень кстати оказавшуюся под ним. А чуть в стороне пятками вошел бы в поток – и стал бы отбивной котлетой. Промоина, кстати, еще и защитила лешего – трижды счастливчика! – от следующего всплеска гейзера. Так что впору было радоваться, жив ведь, вопреки всему – жив! Да только промоина оказалась слишком уж глубокой, и Зила в нее засосало, как проглоченный кусок в пищевод.

Он отчаянно сопротивлялся, рвался вверх за глотком живительного воздуха, но внизу была только вода. Она отрывала его пальцы от каменистых краев промоины, и ею могли дышать только рыбы, а Зил не мог. Однако его упорно тащило дальше и глубже, и в уши нестерпимо давило, и в груди жгло. Он едва сдерживался, чтобы не открыть рот, ведь спасительный вдох оказался бы смертельным – река вмиг бы наполнила собой его легкие.

А потом промоина вдруг извернулась и стала такой узкой, что лешего ребрами протащило по ее стенкам, ободрав одежду вместе с кожей. Скорость тока резко увеличилась. Зила завертело так, что он уже не понимал, где верх, а где низ, а потом его будто сжали в огромной ладони и, размахнувшись, швырнули. Давление в ушах ослабло, в глазах посветлело. Не в силах больше сдерживаться, леший сделал вдох, ожидая, что в глотку хлынет вода.