Артем Мичурин - Полведра студёной крови

– Да ладно.

– Я вот тоже думаю, трепло. Хрен кто в наши края из самой Москвы доберётся. Да и за каким чёртом? Но мужик по всему виду отмороженный. Как нажрётся, так языком начинает мести что помелом. «Я, когда в Москве был… в Москве то, в Москве это…» Я и сам ту хренотень слышал, когда ещё в Соликамск проезд был. Мы с Марусей, – Фёдор кивнул в сторону пожирающей квашеную капусту Олиной тётки, – туда за дешёвой упряжью ездили. Зашёл в кабак обмыть покупку, а там этот Лёха-Москва распинается.

– Старый, наверное. Маразм – штука не заразная, но косит наши ряды со временем почище гонореи. – Я пьяно хохотнул и захрустел огурцом.

– Не. Твоих лет мужик. И в плечах поширше. Да вообще на тебя похож. Волосы тоже русые, и роста такого же. Только глаза обыкновенные, серые. Так что до маразма ему далеко. Чтобы так пить, как он, это сколько здоровья надо? Позавидуешь ещё. Хотя с головой точно не дружит. Какая Москва? Чую, допиздится мужик.

– От водки у многих мозг судорогой свело. – Я подвинул к Фёдору стакан: – Ну, наливай.

– И то дело. – Мой собутыльник заполнил опустевшую тару и рыгнул. Я опрокинул стакан, закусил и прислонился спиной к стене. Фёдор ещё что-то говорил. По-моему, жаловался на нынешние суровые времена, ранние заморозки, неурожай и ещё что-то. Я рассеянно слушал и кивал, думая о Лёхе-Москве.

Слишком многое совпадает, чтобы это был не он. Не Ткач. Но с другой стороны, почему в Соликамске? Почему бухает, а не вернулся назад? И как с этим связаны горы? По-любому надо смотаться проверить. Вроде в силах уже.

Я тряхнул головой и уставился на Фёдора. Тот с неурожая съехал на скотину, а со скотины, не замечая, что рядом сидит Маруся, на баб. После баб разговор пошёл о детях, и я вспомнил об Ольге.

– Ну-ка иди сюда, дочурка, – я поманил пальцем крутившуюся возле печки хозяйку этого дома.

– Ты не обижайся на неё, – подала голос тётка, – она, как папку с мамкой потеряла, нового батяню себе решила сообразить. Даже портрет твой нарисовала. Ребёнок же.

– Да мне пополам. – Я обхватил левой рукой «дочурку» за плечи и заржал. Похоже, ещё пара стаканов и отрублюсь. – Неси портрет.

Ольга скрылась в сенях и вернулась обратно со скатанным в трубку рисунком.

– Вот.

На меня с замызганного, грязно-серого листа смотрели два чучела. Одно побольше, с какой-то кочергой, в которой при извращенной фантазии можно было угадать мой дробовик, и с двумя большими жёлтыми фонарями во лбу. Второе чучело справа – с треугольником вместо туловища и цветком-мутантом в рахитичной ручке.

– Это кто?

– Я и ты.

– А Красавчик где?

– Места не хватило.

– А с обратной стороны? – Я перевернул довольно большой листок с характерными следами от того, что его часто складывали вчетверо. Но с другой стороны рисовать было негде. Там была карта, и так исчерканная вдоль и поперек разноцветными карандашами, отчего рассмотреть что-то на ней в тусклом мерцающем свете было почти невозможно. Но я постарался.

– Скажи, Фёдор, а с Чёрного Яра в Березниках кто-нибудь бывает?

Зря я, наверное, это спросил в такой неподходящий момент. Дядька как раз что-то жевал, а после моих слов судорожно вдохнул и закашлялся. Я встал, похлопал Фёдора по спине и отошёл к окну, в котором отражалась единственная горящая на столе свеча. Мой собутыльник отдышался, но в полутьме всё ещё продолжало светиться его багровое лицо.

– Оттуда, из-за гор, вообще никто и никогда не бывает. Там люди не живут.

– А что так? – Я даже перестал зевать, до того стало интересно.

– Тс-с, – Фёдор приложил палец к губам и скривился, – незачем об этом говорить, – перешёл он на шёпот. – Чего доброго, опять топтуна пришлют. Или кого похуже.

– Расскажи. – Я придвинулся ближе, рассчитывая, что собутыльник и дальше будет говорить шёпотом, но он вообще замолчал и на все мои последующие вопросы только отрицательно мотал головой, не забывая подливать себе самогона.

Так мы и провели остаток вечера в странной молчаливой пьянке, а утром, едва проснувшись, я вышел во двор и поманил пальцем уже бегающую там Ольгу, благо гости ещё дрыхли без задних ног и никто не мешал поговорить.

– Откуда ты это взяла? – спросил я вкрадчиво и вынул карту, развернув её изрисованной стороной.

– Ну там… это… у того человека в мешке.

– Какого человека?

– Что в клетке сидел. Ну тот, что маму…

Я сразу просёк, что девчушка сейчас рассопливится от душещипательных воспоминаний, и повысил голос:

– Я же тебя спрашивал тогда про что-то необычное из его вещей!