Дмитрий Старицкий - Вверх по течению (СИ)

Этот француз с русской девушкой попали на гору Бадон зимой на лыжах. Когда спустились с горы, то девушку не удалось спасти – настолько она замерзла в горах. Этот француз сам в полубреду последние километры до жилья нес уже ее труп. И потом очень горько плакал по ней. Познакомились они на каких-то международных спортивных соревнованиях в Москве. Этот француз быстро освоился среди рецких горцев, удачно женился на единственной фермерской дочке и обогатил эту страну несколькими сортами сыра, которые охотно покупают в крупных городах задорого, сколько ни дай.

– Он жив?

– Нет. Уже умер. От старости. До них был еще интересный человек, который называл себя Волкодав Смерша Молас.

– Да, да… – подтвердил мои подозрения Ремидий. – Отец генерала Моласа. Отец современной военной разведки в империи. Основатель «Бюро статистики и регистрации» генерального штаба, которое в настоящий момент превратилось в службу второго квартирмейстера.

– Молас об этом знает?

– Думаю, знает, но виду не подает. Скорее всего знает, потому как отказался от приставки «верт» к фамилии при получении дворянства. Но даже если и знает, то этим знанием он, ни с кем никогда не делился. Еще про то, что его отец, как ты говоришь «попаданец», сейчас знают император Отоний. Знаю я, так как сам подводил Волкодава к отцу Отония. И все. Круг посвященных в эту тайну замкнулся. Остальных мы не светили особо. И тем более не возили в столицу империи. Теперь еще знаешь ты.

– А чем этот Волкодав отметился у вас таким особым?

– Тогда вся зарубежная разведка лежала на военных агентах при посольствах. Были они все как один аристократы. Волкодав убедил прежнего императора ввести институт секретарей при военных агентах исключительно из третьего сословия, которые не так брезгливо относились бы к необходимой грязной работе, которой эти вертопрахи брезговали. Впрочем, слухи и сплетни высшего света в те времена составляли почти всю разведывательную информацию. Волкодав же поставил все совсем на другой уровень, как добывание сведений, так и их анализ. До него все старались заполучить в агенты влиятельные лица сопредельных государств. Но Волкодав быстро доказал что мелкие сошки при таких лицах и знают больше и стоят дешевле. Да и внедрить на мелкую должность своего человека намного легче. При нем таких агентов стали заранее учить и готовить. И не только мужчин, но и женщин.

– Рыцарей плаща и кинжала, – улыбнулся я.

– Именно. Он так их и называл.

Ремидий вынул из кармана плоскую фляжку и, сделав глоток, вкусно крякнул.

– Вздрогнешь? – предложил мне по – русски.

– Нет, – отказался я, желая иметь чистую голову.

– Так вот после явления Волкодава мой отец поставил на горе хутор и поселил туда деда твоей жены под видом кузнеца. Чтобы он встречал таких вот попаданцев, как ты, и отводил куда следует. Почему он не поступил так с тобой мне непонятно и у него уже не спросить.

– А какие еще были люди?

– Из полезных только наш старый садовник, который учил меня ботанике и немного русскому языку, потому как с ним попало несколько книг. Он называл себя с гордостью «вейсманистом – морганистом» и все ругал какого-то лысого Мичурина. Жаловался, что в нашем мире нет каких-то мушек для его опытов. Остальные же… просто бесполезные людишки в возрасте, не желающие вписываться в окружающий мир и требующие себе руководящих постов и персональных пенсий на основании того, что они «старые большевики». Эти все рвались обратно. На свои дачи в Павшино. Старый кузнец водил их на плато ушедших богов и у двоих таки получилось вернуться. Для нас – исчезнуть. Остальные померли своей смертью и похоронены в одном горном замке, где их неплохо содержали на «персональной пенсии», чтобы не допускать их к общению с обычными людьми. Это было бы неразумно из-за их безумных идей социального переустройства общества.

Мы давно уже вели разговор на огемском языке, потому как познания Ремидия в русском были на уровне туриста. Хотя несколько фраз он произносил чисто и четко. И неплохо умел ругаться русским матом.

– Мичурин вроде бы не был лысым, – сказал я, припоминая портрет в аудитории академии, когда нашлась пауза в монологе Ремидия. – Может ваш садовник говорил про Лысенко?

– Возможно, – пожал плечами маркграф, – но мне с детства запомнился именно лысый Мичурин. А садовником Иван был очень неплохим. С фантазией.

Ремидий потянулся, заглянул в вагонное окно и переключился на другую тему.