Майкл Салливан - Возвышение Нифрона

— Денег много обещали, — коротко ответил Ройс.

— Нет, это было важно для тебя. А мне то наше давнее дело казалось правильным. Наконец-то я смогу помочь кому-то, кто действительно в этом нуждается. Во всяком случае, так я думал тогда.

— И ремесло актера поможет тебе осуществить все свои мечты?

Адриан отвязал свою лошадь.

— Нет, но на сцене я смогу хотя бы притворяться благородным. Впрочем, мне, наверное, следует радоваться, что вообще до сих пор жив, так?

Ройс не ответил. Вновь появилось это ноющее ощущение. Он ненавидел держать что-либо в тайне от Адриана. Его начинала мучить совесть, что само по себе было удивительно: он и не подозревал, что она у него есть. «Правильно» и «неправильно» определялось для Ройса исключительно сиюминутным положением дел. Правильно то, что хорошо для него самого, все остальное — неправильно. При необходимости он мог украсть, солгать, даже убить. В своем деле он был непревзойденным мастером. И не существовало никаких причин для терзаний, размышлений, копания в душе. Он вел войну против мира, и для него не было ничего святого.

Он не мог поведать Адриану о том, что стало ему известно год назад, — это было слишком рискованно. Ройс предпочитал, чтобы мир вокруг него всегда оставался неизменным, привычным. Но границы на картах менялись ежедневно, власть ускользала от одних и переходила в руки других. Время шло слишком быстро, неожиданности подстерегали на каждом шагу. Ройс чувствовал себя так, будто идет весной по все еще скованной льдом воде — вроде и путь выбран надежный, но при каждом следующем шаге разбегаются во все стороны коварные трещины. Но даже сейчас он все еще в силах не допустить кое-какие перемены. Он напомнил себе, что Адриану лучше не знать то, что он от него скрывает. Для его же блага.

Оседлав свою приземистую серую кобылку по кличке Мышка, Ройс на мгновение задумался.

— В последнее время мы слишком много работали, — сказал он. — Не пора ли передохнуть?

— Не представляю, как это осуществить, — ответил Адриан. — Сейчас, когда имперская армия готовится к захвату Меленгара, мы как никогда нужны Алрику.

— Казалось бы, так… Но ты не читал депешу.

Принцесса Ариста Эссендон испытывала чрезвычайные неудобства, сидя в карете, подскакивавшей каждый раз, когда на дороге попадалась яма или рытвина. Всю ночь она проспала, опираясь на подлокотник, отчего у нее затекла шея, а от постоянной тряски нещадно разболелась голова. Потянувшись и зевнув, Ариста протерла глаза и провела руками по лицу. Попыталась пригладить волосы, но пальцы застряли в копне спутанных золотисто-каштановых кудрей.

Посольская карета, за последний год преодолевшая немало миль, выглядела не менее уставшей, чем ее хозяйка. Крыша протекала, рессоры износились, обивка сиденья обветшала. Кучеру было приказано поторопиться, чтобы добраться до Меленгара к полудню, и он гнал лошадей, даже не пытаясь объехать попадавшиеся на пути колдобины и камни. Отдернув шторку, Ариста увидела лучи утреннего солнца, пробивавшиеся сквозь листву деревьев вдоль дороги.

Она была почти дома.

В бликах солнца высветился слой пыли, покрывавший карету изнутри. На сиденье напротив лежала стопка пергаментных листов, некоторые из них сползли на пол. Поверх валялись кусок марли и несколько яблочных огрызков. На полу виднелись следы грязных башмаков. В углу лежали одеяло, два платья и три туфли. Ариста понятия не имела, куда делась четвертая, и очень надеялась, что не забыла ее в Ланкстире. Кажется, за прошедшие полгода она оставила память о себе по всему Аврину.

Вот Хилфред уж точно бы знал, где ее туфелька…

Ариста взяла гребень с инкрустированной жемчугом рукояткой и повертела в руках. Когда-то, чтобы отыскать его, Хилфред, наверное, не один день обшаривал развалины. Этот гребень отец привез ей из Тур Дель Фура. Каждый раз по возвращении из какого-либо города он дарил ей расчески. Будучи весьма скрытным человеком, король никогда не проявлял своих чувств, даже по отношению к собственной дочери. Расчески были его невысказанным признанием в отцовской любви и нежности. Когда-то у Аристы их были десятки, но теперь осталась одна, последняя. Все они пропали под обломками рухнувшей башни, в которой принцесса жила несколько лет назад. Тогда ей казалось, будто она снова потеряла отца. Спустя три недели она вдруг обнаружила гребень с жемчужной рукояткой у себя в комнате и подозревала, что тут не обошлось без участия Хилфреда, но тот ни словом не подтвердил ее предположение.