С. Микхайлов - Мир закрытых дверей

– Уже! – сказала Жанна и отправилась перелезать через перила.

– Господи, платье! – воскликнула Аня и судорожными движениями расправила спутавшиеся юбочные складки.

– Прощай! – прошептала Жанна и полезла вниз. Было очень неудобно из-за платья, однако остроносыми туфельками удавалось крепко зажать веревку, которая, впрочем, беспрестанно раскачивалась, но Иван снизу придерживал ее, как мог. На его лице застыла гримаса ужаса. Он боялся, что Жанна сорвется. Но этого не происходило. Девушка медленно сползала вниз. И когда счастливый конец путешествия уже казался неотвратимым, она взвизгнула и понеслась вниз, но в легком испуге пролетела всего ничего и тут же попала в спасительные руки парня.

– Ой, е! – вскричал тот. А Жанна лишь скромно улыбалась, все еще не осознавая в полной мере, что же с ней приключилось и почему так болят руки.

Наблюдавшая сверху Аня что-то невнятное проговорила и исчезла. Иван же смотрел на Жанну, а она – на него. И было вокруг чарующе тихо. Но рык мощного двигателя разорвал сказочную тишину. По дороге мчался родстер с немецким клеймом на капоте и спрятанной в багажник крышей. Какой-то белобрысый юнец летел навстречу весне. Машина пронеслась мимо, но через миг завизжала шинами в резком торможении. Юный водитель сдал назад и остановился возле странной парочки. И, действительно, как желтая нелепость смотрелась молодежная футболка рядом с изысканно-строгим фиалковым платьем.

– Что я вижу! – не скрывая веселости проговорил из открытой машины паренек. – Вы, ребята, на какой карнавал собрались?!

Иван настороженно посмотрел на задиру, а Жанна с раздражением сказала тому:

– Уезжай куда ехал.

– Не, ребята, вы чудные! – продолжил юнец. – А это что: канат? На балкон? Да, мать вашу, что тут происходит?!

В этот миг на балконе появился тяжеловесный Николай Александрович.

– Жанночка! – неистово крикнул он. Даже голуби на далеком карнизе испугались и захлопали крыльями.

Девушка подняла голову. Никогда еще Жанна не видела такого лица у Николая Александровича. Злые корчи до невообразимой чудовищности исказили знакомые округлые черты.

Но Иван на удивление не растерялся. Он отворил дверцу автомобиля и с нечеловеческой стремительностью вытянул с кресла незадачливого паренька – тот, потеряв всякое равновесие, вывалился и проехался даже собственной задницей по асфальту.

– Садись! – Иван крикнул Жанне. Та опомнилась и быстро залезла в машину. Ее парень уже был за рулем и глазел на пылкие стрелки приборного щитка.

– А ты умеешь?… – тоненько начала Жанна, но ее голосок потонул в ядреном реве разгоняющегося родстера.

Юнец вскочил на ноги и взвыл:

– Ах вы суки! Я все папеньке расскажу! Он вас посадит и расстреляет!

Охранники гурьбой выбежали из распахнувшихся настежь дверей – но было уже поздно.

А Николай Александрович все стоял на балконе и смотрел вдаль, не замечая ни расположившегося сзади Александра Федоровича, ни любопытствующих прохожих, ни паренька, матерящегося на всю Екатерининскую.

Димитр отпрянул от окна также быстро и незаметно, как и подошел к нему. Гости продолжали смотреть на улицу. Никто не решался ничего сказать, но в гостиной отчего-то было шелестяще шумно. Первым не выдержал Алябин. Он как будто не своим голосом сказал:

– А чего это она сбежала от министра торговли-то? Поняла, что он старый и никому нынче не нужный?

Затем икнул, внезапно протрезвел, хотя кроме минералки ничего не пил, и проговорил стыдливо-тихо:

– Ой, извините, пожалуйста. Что-то нашло на меня. Бес попутал, как будто!

– Да ничего, ничего! – громко сказал Георгий Евгеньевич и дружески хлопнул Алябина по плечу. – Не нужно стыдиться, когда говоришь правду.

В кабинете его превосходительства горела лишь настольная лампа, раскрашивая стены, шкафы и книжные полки стыдливой краснотой абажура. На макушке абажура имелось хитрое восьмиугольное отверстие – и чрез него свет изливался на потолок в виде геометрически правильного пятна, избавленного от всеобщего покраснения.

За окном давно наступила ночь, но шторы не были задернуты, и потому ничто не защищало от черной тишины пустой Екатерининской улицы.

Николай Александрович уже успел посидеть на каждом из кресел и стульев, но так и не нашел спокойного места – всюду он начинал слышать гнусное шептание, произносившее позорные слова. Вот и свершилось то, чего Николай Александрович больше всего боялся: вокруг ширилась и росла безмерная пустота. Уставшие, подслеповатые глаза чуяли ее: черную, вязкую, склизкую и ползучую.