Мария Ровная - Диалоги о ксенофилии [СИ]

Итак, приступим. Сонет, любимая стихотворная форма после двустишия – бейта, шлоки, частушки – у гуманоидов хэйнитской расы, говорящих на акцентно-тонических языках. Система рифм суровее, чем у нас, а терцеты автор расписал, как катрен и двустишие. Что ж, ему виднее…

Кэль эгар мио мизерэлле сом…

Сколь ты убог и жалок, отчий дом,

Под этим покрывалом тайны синим,

От глаз Господних прячущим доныне

Людей с их грязью, горем и стыдом.

Как ангел, нищ, как князь подземный, хром,

Бреду по человеческой трясине.

Святого духа – ни в отце, ни в сыне,

Нет ни души живой в краю родном.

Их разум искривлён и свит узлом.

Сорвал я голос, вопия в пустыне.

Я к ним взывал на языке гордыни -

Мир не владеет этим языком.

Что ж, призывать на нас небесный гром?

Но раб как жил, так и умрёт – рабом.

Что ж ты, милый, так убиваешься-то? Всё не так уж плохо, живых душ на Теллуре хватает. Недалеко от тебя живёт Эн-Шардух, великий поэт и мудрейший человек. Ты наверняка читал его книги. Правда, Эн-Шардух живёт в Марнайе, а твои стихи написаны по-ареньольски. Значит, доведись вам встретиться – и каждый из вас, не особенно задумываясь, шлёпнул бы другого.

_ _ _

На древках копий трепетали ленты гербовых цветов. От сверкающих доспехов, разноцветных плащей, перьев, кружев, плюмажей перед глазами плавали огненные пятна. Визжали трубы. Надсаживали глотки герольды. Изукрашенные лошади, нервничая, грызли трензеля. Над белыми, алыми, синими шатрами развевались знамёна с гербами – и среди них, впервые за шестнадцать7 лет, герб Ваноров Альтренских: на белом фоне зелёно-серый филиор, держащий в лапах золотое солнце. Сам граф Альтренский, посвящённый сегодня в рыцари, сообразно знатности и древности рода, самим королём, сиром Алонзо Восьмым, и ставший отныне полноправным членом ордена, стоял среди собратьев, чьи чёрно-серые одеяния резко диссонировали с варварским великолепием толпы.

Снова взвыли трубы, возвещая начало игрищ. Ильегорский, улучив момент, отвёл Ванора в сторону и обеспокоенно спросил:

– Что Вас гнетёт, сын мой? Сегодня час Вашего торжества, Вы доблестью вернули себе имя, славу предков, дворянские привилегии – Вас не радует триумф?

– Высокая награда, – ответил Ванор. – Но я предпочёл бы получить её за менее сомнительные подвиги.

– Как Вас понять? Уж не сомневаетесь ли Вы в том, что именно граф Альтренский первым проник в крепость Кахагджилла и сразил самого Нур-Балиля?

– Нет, святой отец, ибо именно я нашёл под панцирем у Нур-Балиля вот это.

Ванор достал из-за пазухи книгу, заляпанную бурыми гемоглобиновыми пятнами.

– Эн-Шардух… – Ильегорский задумчиво кивнул. – Так Вы знаете марнитский?

– Немного. Может быть, накануне боя Нур-Балиль читал: «Благородство и честь у людей не в чести. Одиночество – спутник на этом пути»… Мой меч оборвал чтение.

– Да, мальчик мой, – вздохнул Ильегорский. – Весьма возможно, что Нур-Балиль любил поэзию. Он был образованным человеком. И, тем не менее, он был джаннаитом, врагом истинной веры; он сам хотел, как и все они, погибнуть в бою с иноверцами, чтобы в новом рождении воплотиться в просветлённого. О его чудовищной жестокости к пленникам-айюншианам Вы, конечно, наслышаны.

– Это-то и страшно, – прошептал Ванор. – Не видят ли марны нас такими же чудовищами, какими мы видим их? Между нами – кривое стекло. Как изуродованы, свиты в немыслимый узел души людей, если любовь – к Богу ли, к родине – приводит их к войне. Возможно ли вообще развязать этот узел? Или только – разрубить по живому?

– Меня тревожит, что Вы опять говорите глуше. Что с Вашим горлом?

– Ничего, – Ванор встряхнул головой. – Устал. Устал от бессмысленности.

– Что Вы считаете бессмысленным?

– Всё. И эти войны, и это веселье, и мою доблесть, и мои дворянские привилегии, и мою жизнь.

«Экзистенциальная фрустрация, – подумал Великий магистр голосом профессора Хэндзо. И уже своим: – Синдром смыслоутраты – и у кого?! – у представителя цивилизации третьего уровня, у семнадцатилетнего мальчишки. Ксенопсихолога сюда, со всеми его теориями эволюции психики и развития экзистенциальных потребностей, со всей его логотерапией!»

– Это муки рождения, – мягко проговорил он. – Из мальчика рождается зрелый муж. К сожалению, никто, и я в том числе, не выведет Вас из лабиринта этих вопросов. Вы должны пройти его сами. Одно только скажу: выход есть. Я не могу указать Вам смысл, но знаю точно: смысл есть, у каждого, в каждый миг жизни; бытие осмысленно и в терпении, и в поражении, и в страдании; Вы должны сами найти его, и найдёте.