Николай Коробов - Время оружейников

Тигренко, не удержавшись, снова, грустно вздохнул, вот тебе и быстрая прогулка, прокатились мать его.

– Ром, прости, я еще попробую, – остро реагирующая на его состояние произнесла Кристина.

– Да ты тут не причем, не за что извиняться.

Он посидел, собираясь с мыслями, прикидывая разные варианты, все они были один безрадостней другого. Наконец, решился.

– Значит так, расходовать оставшийся бензин, тычась наугад в каждую прогалину, смысла не вижу. Еще набредем на кого, кто гостям не рад, или наоборот рад так, что огорчит нас. Значит что? Значит, становимся на привал, и мучаем карту… и память, вспоминая где и как мы поворачивали. Так что, давай Олег гони мотоцикл до первого удобного места.

Удобное место обнаружилось за следующим поворотом, лес вдруг разом расступился, явив их взглядам огромную поляну, настоящие поле. Дорога, по которой они ехали, бежала вдоль кромки леса, огибая небольшой овражек на краю которого чернел сложенный кем-то давным-давно стог сена, почерневший и от того выглядевший на фоне неба задремавшим мамонтом, невесть как оказавшемся в этом времени. В дальнем конце шумели на ветру кронами осины, разросшиеся на берегу небольшого озера. Длинная песчаная коса заходила в глубь леса, указывая что раньше озеро было не в пример больше.

– Прям сказочная поляна, – пробурчал Дубов, медленно ведя мотоцикл к овражку.

Рысь, зачарованно крутящая головой, любуясь открывшимся видом, улыбнулась, когда ей на руку села на мгновение большая блестящая жесткими боками стрекоза. Дубов остановил мотоцикл в низине овражка заросшего густой зеленой травой, и Тигренко вдруг вспомнил двор заброшенной исследовательской станции, покрытый изумрудной травой, в которой скрывались отличавшиеся особой плотоядностью муравьи. Конечно здесь она с виду обычная, полевая трава, а не тот ухоженный газон, но страх все равно остался, хрен его знает, может тут другой вид муравьев живет. Дубов спрыгнул с мотоцикла, до того как Роман успел озвучить свои страхи. Перехватив автомат, прошелся вокруг мотоцикла, поднялся по одному из склонов, выглянул, осматриваясь, и оглянувшись на них, произнес:

– Ну что, капитан, ситуация такая, наш приезд никого не всколготил, не вижу я никого спешащего нас расстрелять или сожрать, – и добавил ухмыляясь, – пока, по крайней мере.

– Сержант, а не боишься, что тебе ноги по самые яй… – Тиграш осекся, покосился на Рысь и продолжил, – по самые коленки отгрызут, или ты про чудо муравьев забыл?

– Да нет тут никаких муравьев, – улыбнулся Дубов, усаживаясь прямо на землю, – ты хоть и разведчик, но не охотник, не следопыт. Над тем газоном ни стрекозы, ни мухи не кружилось, да и травка вся как на подбор, травинка к травинке, а тут…

Он развел руки, будто охватывая панораму, луг и вправду пестрел тут и там различными цветами, над которыми кружили пчелы, если и измененные радиацией или химией, то не заметно, метались от озера к лесу стрекозы. Рысь, уже тоже выскочившая из коляски, со смехом пробежалась по траве, упала, перекатилась на спину, и замерла, раскинув руки.

– Рома, как тут хорошо… у нас дома, тоже зелени много, но не так, не такой, и нет такого… – она замолчала, не имея слов для выражения всего увиденного.

Тигренко, покачав головой, удивляясь про себя сочетанию в девушке суровой, воинской серьезности и детской непосредственности, поднялся. И тут же скривился, едва сумев удержать стон внутри себя, больную ногу словно обдали кипятком. Рухнул назад в кресло, тяжело дыша, перед глазами плясали калейдоскопы радужных кругов. Пытаясь успокоиться, сосредоточился на дыхании. Это помогло, боль медленно отступила, оставив после себя сильнейшее онемение, такое, что Роман даже взглянул на ногу, убеждаясь, что она у него все еще присутствует. Рысь с Корявном подбежали к нему одновременно, с одинаково встревоженными лицами. Девушка обежала его испуганным взглядом.

– Ромыч, ты чего? – Дубов заглянул ему в глаза, бесцеремонно отерев девушку плечом.

– Нога, болит, сука, – выдавил из себя Тиграш. – Похоже, подхватил заразу какую-то.

– Ну-ка, вылезай, сейчас посмотрим – произнес Корявень, буквально вынимая его из коляски.

Осторожно расшнуровав ботинок, закатав до бедра штанину, Дубов срезал бинты, напитанные кровью и гноем, остро воняющие. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, все серьезно. Ранки еще сильнее распухли, слившись в одну большую припухлость страшного темно-красного цвета, с сизыми разводами лопнувших капилляров. Рысь, увидев все это побледнела, поджала губы, а Дубов лишь покачал головой, спросил едва не шепотом: