Петр Воробьев - Разбой

Так выводил сильный и чистый голос стоявшей по колени в прозрачных водах Науаль девы, пока шестеро её соплеменников несли к воде тростниковую лодку с мертвецом.

– Больно весело поёт, – негромко заметил электротехник Самбор.

С луком Пальнатоки в руках и в диковинном красном одеянии, наброшенном на плечи – перевязанные шнуром пустые рукава болтались за спиной – заморский учёный переминался с ноги на ногу по песку, выглядя довольно нелепо среди старейшин, чувствуя себя, судя по всем признакам, ещё нелепее, и безуспешно пытаясь это скрыть.

– Это песня радостного прощания, – так же негромко объяснил стоявший рядом Кайа́нкару, опершись на соответствовавший званию вождя обрядовый топор. – О том, как Пальнатоки отправляется в путешествие, после долгой разлуки встретиться с любимой.

Эрскин сын Кленнана вздохнул, поправляя лямку заплечных ножен с клеймором, и добавил к словам старого друга:

– Умер за своим делом, жизнь чужую спас, смерть его неотмщённой не осталась, так что по уэлихскому обычаю, печалиться не след.

– А по альбингскому? – спросил электротехник.

– По альбингскому, мы в полночь напьёмся, чтоб челну Пальнатоки было по чему плыть в Тир-на-Ног. А сейчас будет твой черёд танско-венедский обычай отправлять.

– Ты забыл добавить, – обратился к товарищу Кайанкару. – Умер за своим делом, и в отведённый срок. Как его гуампа треснула, я враз понял – не жилец.

Пение стихло. Чёлн, где на хитро вылепленном из пластиковой взрывчатки ложе лежал на спине Пальнатоки с руками, сложенными поверх рукояти меча, медленно удалялся от берега, несомый сгонным ветерком-низовкой. Челноносцы, с чьих длинных одежд капала на песок вода, присоединились к кучке старейшин, уэлихских женщин-шаманов, и прочих важных лиц, как-то причастных к обряду.

– Пора? – спросил Кайанкару.

– Пусть гросса на три шагов отдалится, иначе есть опасность и нам за покойником отправиться. Пальнатоки бы это сильно не понравилось, – Самбор прищурился и замер.

Простояв в неподвижности, пока чёлн не пересек ведомую только ему черту, заморский умелец наконец сказал погромче, чтоб все слышали:

– По преданию, так простились со Скьефом, первым конунгом Старграда. Прощай и ты, Пальнатоки с Фюна.

Самбор поднял лук, и положил стрелу на полку. Эрскин крутанул колёсико зажигалки и поднёс пламя, теплившееся внутри ветрозащитной дырчатой трубочки, к огнепроводному шнуру стрелы. Зашипело, в сторону воды понеслось облачко едкого дыма. Пришелец с берегов дальнего моря с тихим жужжанием блоков натянул тетиву, выдохнул, глянул поверх трубки прицела, и пустил стрелу. Дрогнули успокоители тетивы, молодой учёный опустил оружие.

Дымная дуга соединила берег и заканчивавшуюся двумя разлохмаченными связками тростника корму челна. Несколько мгновений нельзя было разглядеть, занялся ли огонь, но тут ярко – больно смотреть – полыхнуло. До берега докатилась волна горячего воздуха, сопровождаемая гулом. На мгновение, движимый взрывной волной килт облепил бёдра Эрскина. Волна, прошедшая по воде, была несоразмерно мала в сравнении со вспышкой. Аилен, готовившая Пальнатоки в последний путь, действительно сформовала заряд со знанием дела. Женщина, взрывник, и шаман – такое совместительство нелегко укладывалось в голове. Тем не менее, надо было отдать колдунье тройственной природы должное – её рассуждения, что глушить рыбу, мол, дело зряшное, перевод добра, одна всплывает, десять тонут, духи гневаются, и так далее, и что, мол, огонь надо верхом пустить – всё это претворилось в практику. От челна с мёртвым наёмником не осталось ничего, кроме искр, порхавших над расходившимся по воде кругом.

– Пюка́йал чалту́май, – Кайанкару сказал слова прощания и благодарности и перекинул топор через плечо, давая всем понять, что похоронный обряд закончен.

– Что знахари говорят? Корчмарь оклемается? – спросил у одной из уэлихских колдуний Пи́тико, вурилохский представитель товарищества канатных дорог.

Вместо ответа, та смерила его неодобрительным – запросто и недобрым в смысле сглаза – взглядом. Эрвиг, вожатый и заодно лекарь злополучного вагона «Тавропола», ответил за ведьму:

– Что ж ему не оклематься? Я кровь остановил, капельницу поставил, главное было, живым до Вурилоха довезти. А там в лечебнице всего и дел: селезёнку вырезали, кровь перелили, скоро в себя придёт.