Дмитрий Хоменко - Единственный принцип - 2

Лошадь, то ли соглашаясь с ним, то ли радуясь избавлению от тяжелой ноши, громко фыркнула и принялась за вытоптанную и политую кровью траву. Олли тем временем тяжело опустился на каменные ступени и с грустью наблюдал за тем, как стервятники раскачивают изуродованные трупы. Пресытившись подобным зрелищем, толстяк стал всматриваться в лесную чащу, из которой он сам не так давно выбрался. Прошло совсем немного времени, и он увидел того, кого ждал.

— А вот и наш юный друг, — произнес вслух Олли и тут же изобразил на своем лице привычную добродушную улыбку, хотя приближавшийся человек и не мог еще ее видеть.

Это был Захарий, в отчаянии не придумавший ничего лучше, как вернуться на место кровавой расправы. Да и не оставалось ему ничего другого. Не покинь бывший монах лагерь Вильштока, его сейчас, может быть, и не было бы уже в живых. Слишком неудачно все для него складывалось. И для Генриха тоже.

Вильшток расправился со своими загадочными врагами, но так и не получил обещанного Захарием. Местонахождение Скулды также осталось неизвестным. Этого было вполне достаточно, чтобы призвать неудачливого «советника» к ответу. Так бы все и было, если бы не более важные проблемы, навалившиеся на Генриха из–за его авантюрных действий. На встречу армии графа уже спешили галанийские войска, намеревавшиеся отомстить за вторжение в вассальные государства. А в родных краях молча наблюдал за происходящим его собственный сюзерен Фердинанд. И то, и другое не сулило Генриху ничего хорошего. Все, что ему оставалось в сложившейся ситуации, — это драться, драться за свою собственную жизнь и надеяться на чудо.

Захарий тоже надеялся на чудо. Он все еще надеялся найти таинственные реликвии, наделяющие их обладателя абсолютной властью. И Вильшток ему уже ничем помочь не мог, скорее наоборот. Если бы бывший монах не был уверен в их существовании, то уже, пожалуй, опустил бы руки. А так, ощущение близости цели придавало ему дополнительные силы и заставляло продолжать поиски. То, что никто из казненных сенаторов не отдал реликвию и не попытался ею воспользоваться, по мнению молодого человека, вовсе не означало, что среди них не было избранного. Возможно, застигнутый врасплох, он просто не успел воспользоваться своей властью. В таком случае, реликвия спрятана где–то в монастыре, и Захарию стоило без свидетелей обыскать там все еще раз самым тщательным образом. Рассчитывал он и на помощь Гонзы, давно не показывавшегося ему на глаза. Как–то не хотелось верить, что гном махнул на это дело рукой и смирился с потерей своего человека. Захарий предполагал, что Гонза встретит его в горном монастыре и после привычных грубостей и издевательств подскажет, что делать дальше. Но вместо арлема он увидел незнакомого толстяка, игравшего роль самого счастливого человека на свете.

Когда Захарий подошел к незнакомцу, тот радостно приветствовал его и, ни на мгновение не умолкая, начал нести какую–то чушь, сопровождавшуюся идиотскими кривляньями и ужимками. Устроенное им шутовское представление на фоне изуродованных трупов и мрачных древних строений начало раздражать молодого человека. Дикое желание избавиться от полоумного незнакомца становилось все сильнее, но в тот момент, когда рука Захария уже потянулась к кинжалу, в словах толстяка неожиданно появился смысл. И значимость услышанного заставила бывшего монаха остолбенеть, изумленно уставившись на незнакомца. Время от времени Захарий словно завороженный бессвязно отвечал на вопросы собеседника и смиренно ждал неминуемой развязки. Под маской клоуна скрывался безжалостный хищник, решивший поиграть со своей жертвой. Он знал о Захарие все, и история жизни бывшего монаха в его изложении больше всего напоминала прощальную речь над телом усопшего. Толстяк не забыл упомянуть даже Гонзу, осудив того за потакание необдуманным желаниям молодого человека и цинично возведя в ранг главного виновника гибели сенаторов ордена. При этом он с пафосом указывал на болтающихся висельников и даже выдавил несколько лицемерных слезинок из своих хитрых, спрятавшихся за жирными щеками глазенок. Потом толстяк приступил к извращенной шутовской проповеди о смысле жизни, а Захарий каждую произнесенную им скабрезную шутку воспринимал как предвестницу последнего смертельного удара. Но то, что произошло на самом деле, едва не лишило Захария рассудка. Толстяк, тяжело вздыхая и горько проклиная все человеческие пороки, вдруг заговорил о той непосильной ноше, которую возлагает на себя обладатель абсолютной власти. Потом он на какое–то время умолк и уставился Захарию прямо в глаза с таким видом, будто надеялся увидеть в них понимание и раскаяние. Но, вероятно, так и не увидев в застывшем взгляде бывшего монаха ничего кроме страха, толстяк махнул рукой и «сдался» сам. Вскоре Захарию стало известно имя избранного и то, как его найти.