Лев Вершинин - Сельва умеет ждать

— Ай-ай! — сказал Мокеке. — Ай-яй-яй!

Хихикнул и побрел дальше, распевая монотонную песенку без слов, то и дело взмахивая суковатой палкой и приплясывая на ходу.

А солнце тем временем выползало из-за горизонта, с каждым мгновением утрачивая хорошее настроение, быстро становясь злым и палящим, каким и надлежит ему быть летом.

Спеши, Мокеке, спеши!

Скоро уже се-ле-ни-е.

Совсем близко…

— Ой! — сказал Мокеке, оборвав песню. Остановился. Совсем по-звериному жадно потянул носом воздух.

Он пришел, да! Таким вкусным дымком пахнет только в поселках, где ждут своего Мокеке добрые люди. Поселок еще не близок, ну и что?!

—Ух!

Юродивый высоко подпрыгнул и, гримасничая, пошел быстрее. Однако почти сразу вновь замер, словно степной арбаган у норки. Прислушался. Затем, испуганно бормоча, отскочил в сторону, присел на корточки и, выставив перед собой палку, крепко зажмурился, оставив, однако, один глаз приоткрытым…

Мокеке умный, да! Мокеке хитрый! Мокеке все увидит!

Из-за высоких камней показались люди.

Много. Еще больше.

Все больше и больше людей.

Недобрых. Незнакомых.

Рядами — в каждом ряду столько человеков, сколько пальцев на руке Мокеке — вытекали они из-за скал, словно медленная река, безмолвно и неторопливо, а во главе все больше вытягивающейся по тропе колонны ехал на большом-пребольшом белом ооле хмурый и сосредоточенный человек с длинными, ниже широченных плеч спадающими волосами, и рядом с ним, почти не отставая от оола, бежал вприпрыжку на поводке еще один, не похожий на остальных…

Юродивый в ужасе вновь смежил веки, на сей раз — — взаправду.

Этот, бегущий рядом с оолом, — один из Могучих, да!

У него светлые глаза, и кожа у него светлее, чем у простых человеков.

Мокеке видел настоящих Могучих только однажды, издали, давно, но навсегда запомнил, каковы они есть, и он жалобно заскулил, понимая, что эти, идущие непонятно откуда, уже увидели его и обязательно обидят…

Это нельзя! Это неправильно!

Пусть пожалеет бедного Мокеке страшный человек на белом ооле!

Юродивый ждал своей судьбы, сжавшись в комочек.

А потом чьи-то сильные руки схватили за плечи и потянули куда-то, и Мокеке понял: ему сделают плохо.

Но ошибся.

— Ты кто? — глядя сверху вниз, спросил восседающий на ооле.

— Гу-гу! — жалобно отозвался Мокеке. — Аг-гы-гы!

И его поняли.

Сильные руки разжались, а во рту появился вкус лепешки.

Эти люди знали законы Тха-Онгуа и чтили их.

Они не обидели Мокеке.

Поэтому Мокеке осмелился открыть глаза.

И когда взгляд его встретился с пылающим взором всадника, юродивый, взвизгнув, упал в пыль…

А колонна двинулась дальше, к выходу из оврага.

Ряд за рядом.

Молча.

И только цоканье оольих копыт, изредка ударявших о потеющие росой камни, да мерный глухой топот ног нарушали тишину…

Когда же мерный топот утих, а колонна скрылась за поворотом, ведущим к селению Кшантунгу, Мокеке, доселе лежавший неподвижно, зашевелился.

Привстал. Осмотрелся.

Никого.

Только плетеная корзинка стоит совсем рядом.

Забыли? Подарили?

Осторожно принюхался. Облизнулся.

Засунув ладонь под крышку, извлек желтый маслянистый ломоть.

Анго!

Вкусно!

Добрые, хорошие люди!

Мокеке задрал голову к высокому, совсем уже светлому небу и радостно, благодарно завыл. И будь живы родители его или окажись рядом кто угодно из местных, подкармливающих беднягу, удивлению их не было бы предела.

Ибо вместо привычного воя с уст несчастного срывались слова.

— М'буула М'Матади!! — кричал Мокеке. — Тэлл М'буула М'Матади-и-и…

И эхо, прыгая по отвесным стенкам оврага, соглашалось с юродивым:

— Сокрушающий Могучих! Идет Сокрушающий Могучи-и-их!

Но некому было его услышать.

Все обитатели обширного Кшантунгу толпились в этот час на берегу илистой Кшаа, были здесь, впрочем, и посланцы иных поселков — люди из Кшанги, Кшамату, Кшатлани, Кшарти Верхнего и Кшарти Нижнего, празднично одетые, вышли к реке. Даже женщины — не только почтенные старухи, но и молодые, были здесь, хотя стояли, понятное дело, отдельно, в почтительном отдалении от мужчин. И хотя большинство гостей Кшантунгу явились, как положено, загодя, но изредка появлялись группки запоздавших. Молодые помогали старейшинам спешиться, отводили в сторонку оолов и вливались в толпу ровесников, старики, степенно оглаживая узкие бороды, занимали почетные места у самой воды.

Солнце взошло и мгновенно побелело.