Лев Вершинин - Сельва умеет ждать

И хотя малышу Сийту многое непонятно, он слушает разинув рот и просит еще и еще повторить длинную, но ненадоедающую сказку, тем более увлекательную, что ее никогда не услышат ни глупые сестренки, ни даже большой и разумный шестилетний старший братец…

Плывут волны покоя, нежат, баюкают.

Вот: голенастый подросток идет по степи. Душистые травы высоки, по самую грудь, а рядом отец. Он рассказывает — в который уже раз — длинную, нудную, до оскомины опостылевшую сказку, раздражающую большого и разумного Сийту бессмысленностью каждого слова. Разве бывает синяя вода? Достаточно поглядеть на Кшаа, чтобы убедиться: вода зеленая. Что такое острова и почему они таинственные? Почему отец называет поселки странным словом «города», и если они забытые, откуда он-то о них знает?

Множество вопросов. И один дурацкий ответ: «Подрастешь — сам все поймешь». А о вещах по-настоящему важных отец не любит говорить вовсе. Стоит спросить, как заработан шрам на груди или как отец в юности хаживал с ватагой ттао'кти, родитель, махнув рукой, скажет: «Что вспоминать? Пустяки!»

Сийту не хочет обижать отца. Он делает вид, что внимательно слушает, но думает о другом: о несправедливости Творца Тха-Онгуа, позволяющего его старшему — подумаешь, год разницы! — братцу именно сейчас, когда, Сийту так страдает, бултыхаться у запруды вместе с дружком Ваякой из Кшантунгу, таким же оболтусом, как сам братец…

Течет река времени, кружатся, затягивают водовороты лет.

Вот: двое в степи. Горячий ветер. Горячее дыхание трав. Горячие руки отца. «Смотри мне в глаза, сынок!» Отцовские пальцы охватывают ладони сына, на одно невероятно длинное мгновение врастая в них. И привычный мир исчезает, а в сознание юного Сийту врываются звуки, краски, ощущения, для которых нет названия в простом и понятном языке нгвандванья — как злой огненный ливень, опаливший Древние Острова, лежащие за Великой Синей Водой, и уничтоживший Счастливые Города, где жили люди, подобные богам, а может быть — сами боги, называвшие себя людьми.

Парень Сийту чувствует в себе сто, а то и гораздо больше ста поколений предков. У него множество имен, он сейчас и отец, и дед, и прадед, тщетно ждавшие Знака Судьбы и передававшие свое ожидание по наследству первому сыну, не заставшему в живых отцовского отца. И глубже, глубже в омут прошлого! Он — давний свой пращур, он пытается сохранить последние крохи исчезающих древних знаний, но с ужасом видит, что дичающим сородичам-пахарям они уже не нужны. А на самом дне памяти предков он, Сийту, уводит немногих уцелевших из-под огненных потоков, уводит их по дрожащему, пляшущему, сотрясаемому подземными бурями перешейку в края, куда — он чувствует! — нет пути гневу Неведомых…

Они шли много дней, шли без пищи и почти без воды не пытаясь спасать обессилевших, провалившихся в змеистые трещины, смытых ревущими валами. Они шли, и каменный мост рассыпался за ними, навсегда отсекая беглецов от покинутой родины. А потом ветер угас, с небес перестал сыпаться горький пепел, и позади лежала только спокойная синева. В обожженные лица пахнуло жизнью. И тогда беглецы разделились: тех, кто не боялся трудностей, увел к далеким белым горам храбрый Г'ге Нхузи, Красный Ветер. А он, Сийту, остался со слабыми на теплых равнинах. Он заботился о них еще много весен, до самого ухода на Темную Тропу.

И звали его в те дни Тха-Онгуа.

Творец.

…Все кончилось так же внезапно, как началось. Был душный запах трав, был горячий ветер и жаркое солнце. И молодой Сийту не сразу понял, что отец уже не держал сына за руки, а тяжело опирался на его плечо. «Отведи меня домой, сынок», — тихо сказал он.

Спустя три дня мать, распустив волосы, пела похоронную песню…

Мельтешение искорок понемногу угасало. Живой Камень влил свои силы в сердце человека, знающего свою судьбу, и, утомленный, вновь погружался в дрему.

Ситту Тиинка, Засуха-на-Сердце, Правая Рука Подпирающего Высь, Начальник Границы Сияющей Нган-Двани, одним неторопливым плавным движением сел, поджав под себя ноги. Тело было звонким и упругим, а голова — ясной, как горный ручей.

Будет только то, что будет, и не быть ничему, чему не должно быть.

Он найдет Города предков. И, если будет нужно, померяется силами с Неведомыми. Это его судьба. Если же Камень шутит, обманывает, лжет — тогда ничто не имеет смысла. И нет нужды передавать в наследство сыну свое разочарование. Вот почему уже двенадцать весен, ложась с женщинами, он входит в них только через дкеле. Его первое и пока единственное дитя — дочь, а сын родится в Счастливом Городе. Или не родится вовсе.