Василий Звягинцев: Одиссей покидает Итаку. Бульдоги под ковром

Стиль речи у офицеров и то стал не совсем русским — сказалось общение с инструкторами, да и Шульгин с товарищами разговаривал на совсем не чеховско-бунинском языке.

Проходя перед выстроенным для последнего смотра батальоном, Воронцов тихо сказал Новикову:

— Правильно я Антону ответил — что мне твои роботы, и пострашнее роботов найдутся… Не боишься таких в Россию запускать?

— Уж как-нибудь! Не опаснее Тухачевских, Бела Кунов и прочих латышских стрелков. Небось русских детей и стариков шашками рубать и газами травить не будут. Ну может, шомполами поучат кой-кого, так у «АКМ» шомпола короткие. А на фронте… Как говаривали мы с товарищем Сталиным — «Нэмци хатэли получить истрэбитэльную войну — они ее получат…»

— Смотри, командир, мое дело морское.

Объявив об окончании курса первоначальной подготовки — по строю прокатился легкий шум, не то удивленный, не то радостный, — Берестин добавил, что вместо приема присяги каждому будет предложено подписать контракт. И тут же оный зачитал. На слух Басманов воспринял его как вполне подходящий. Срок службы — один год с возможным, но не гарантированным продлением. Плата за службу — по должности, но и для «рядовых» — по любым меркам генеральская, плюс доплата за последний чин в русской армии. Множество всяческих льгот, включая выходное пособие после окончания службы и бесплатный проезд в любую точку земного шара. Страховка на случай ранения или смерти. И даже право не выполнять приказ, противоречащий обычаям ведения войны и принципам офицерской чести. На фоне всего этого вполне невинным выглядел пункт: «Обязуюсь и даю слово чести служить в любом указанном командованием месте, стойко переносить тяготы и лишения. В случае нарушения любого из пунктов контракта и совершения поступков, противоречащих его духу и букве, подлежу немедленному увольнению без пенсии и вышеперечисленных льгот и вознаграждений».

Учитывая размер жалованья и прочие блага, волонтеры сочли этот пункт вполне справедливым.

Затем Шульгин вручил каждому форменные береты. Он все-таки решил не заниматься плагиатом и цвет выбрал, ни в одном роде спецвойск не используемый — светло-шоколадный с трехцветным эмалевым щитком-кокардой.

И наконец, в ознаменование торжественного события был дан банкет. В ресторанном зале первого класса на пароходе, в полном составе волонтеров, «хозяев» и «пассажиров», к которым Басманов отнес женщин и еще каких-то непонятных людей в штатском, немолодых, «профессорского» вида. Но, конечно, главными здесь были дамы! До этого вечера офицерам лишь изредка удавалось видеть их соблазнительные фигуры, когда они прогуливались по солнечной и шлюпочной палубам да время от времени катались на яхте в примыкающей к лагерю бухте.

В такие моменты все имеющиеся бинокли, прицелы и прочая оптика без специальной команды безошибочно захватывали цель и сопровождали ее до последней возможности.

В довершение всего каждый офицер получил от «фирмы» сюрприз — полный комплект российской парадной формы. Так что вечером зал, и без того роскошно убранный, сверкал золотыми и серебряными эполетами, погонами, аксельбантами, поскрипывал сторублевыми шуваловскими сапогами, звенел шпорами, словно Георгиевский зал Зимнего дворца в дни царских приемов.

Женщины же, очаровательные сами по себе и стократ — для офицеров, вообще не видевших приличных дам целую вечность, одетые в сногсшибательные туалеты, эффектно причесанные и талантливо накрашенные, имели успех, какого никто из них, за исключением разве Сильвии, и представить себе не мог.

Не зря они разучивали соответствующие времени танцы! Сказал бы кто той же Наталье Андреевне, что за один только вечер ее будут приглашать на вальс и мазурку природные графы, бароны, один настоящий князь Рюриковой крови лейб-гвардии драгунского полка, ротмистр Стригин, флигель-адъютант Его Величества!

Уж если сказка — так сказка, сон — так сон!

Да и к офицерам словно вернулось давно забытое прошлое. Не ко всем, конечно: рейнджеры из прапорщиков военного времени, подпоручиков ускоренных выпусков, ротных и полуротных командиров богом забытых номерных полков вообще никогда в жизни не видели ничего подобного. Ни приборов «на шесть хрусталей», ни заливной осетрины и котлеток «де воляй», шампанского «Клико» и «Мумм» и коньяка «Энесси», да, наконец, пресловутых и на века прославленных Северяниным и Маяковским ананасов. Потому как, вопреки коммунистической пропаганде, царский обер-офицер мирного времени получал раза в три меньше квалифицированного рабочего и ел досыта не каждый день. Так что не за фамильные имения и особняки в центре Петербурга и Москвы большинство из них ходили в отчаянно-безрассудные «психические атаки», столь колоритно изображенные в «Чапаеве» и в «Хождении по мукам».