Владимир Тимофеев - Игрушечный мир. Отдохнем по-взрослому (СИ)

Впрочем, процесс «замирения сторон» чуть было не испортил Ханьчень, проснувшийся, как всегда, уже под самый конец заварушки. На тридцатый день после начала кризиса по всем мировым голоканалам неожиданно выступил самый главный ханьченец – Великий Загребной СяоМурМяо. Выступил и всех серьезно предупредил. О чем – непонятно, но, тем не менее, все сильно напряглись и стали ждать дальнейшего развития событий. Через два дня великий Мяо выступил еще раз и снова предупредил мировое сообщество. А спустя еще два дня предупреждение прозвучало уже в третий раз. Мировое сообщество подумало-подумало, поразмышляло-поразмышляло и решило, что это попросту дежа-вю – недаром ведь традиционной ханьченьской игрушкой всегда считался болванчик, тот самый, что кивает не останавливаясь. В общем, через полгода на очередное ханьченьское предупреждение уже никто внимания не обращал. Точнее, обращал, но в том плане, что «чего это они на сей раз слово ХХХ поставили в самый конец предложения? На наш взгляд, оно там совсем не к месту. Лучше бы его назад вернуть – ей-богу, так гораздо выразительнее получается…»

А дреки с бурками так и не договорились. И потому живет Голубой Купорос все эти сорок лет разделенным. Признанные куподреки – на юге, непризнанные купобурки – на севере. Что, по большому счету, никого не волнует – привыкли. Куподреки себя обиженными числят и под это дело льготы разные выбивают из Сектосоюза. Бурки свой курорт активно пропагандируют, тот, который на Бурецкой Мамонталье находится. А все остальные… всем остальным это глубоко фиолетово. Мне, кстати, тоже.

– А сейчас, дамы и господа, я хотела бы рассказать вам о тех замечательных экскурсиях, которые подготовила для вас наша компания…

Эти слова отельного гида большая часть собравшихся встретила настолько дружным и настолько удрученным вздохом, что ораторша в униформе моментально сообразила, что пора, как говорится, и честь знать и потому тут же, без перехода, продолжила:

– Но вначале, я думаю, мы немножечко передохнем и насладимся великолепным шампанским, любезно предоставленным нам менеджерами нашего замечательного отеля. Прошу, господа.

Гид кивнула кому-то, и в тот же миг из-за барной стойки выпорхнула официантка, в коротенькой юбочке, с подносом в руках. Подносом, заставленным фужерами и тарелочками с той самой таинственной «закусонью». Судя по кислым физиономиям наших сограждан, на шампанское они не рассчитывали. В том смысле, что рассчитывали конечно, но вовсе не на шампанское, а на что-нибудь посерьезнее и покрепче. Увы, расчет оказался неверным. Даже «закусонь», как выяснилось, представляла из себя всего лишь горсть каких-то соленых орешков, скупо разложенных по маленьким блюдечкам. Из всего набора только официантка более-менее соответствовала ожиданиям, вся такая, хм, фигуристая и на лицо приятная. Хотя, конечно, Жанне моей она и в подметки не годилась…

– Ну? Долго ты на ее декольте будешь пялиться?

«Ну вот, блин. Даже подумать о возвышенном не дают».

– Да я и не смотрю совсем. Тебе показалось, – попытался я оправдаться.

– Ага, вижу я, как ты не смотришь, – проворчала жена. Правда, без особого энтузиазма. Видимо, только чтобы соблюсти привычный нам ритуал. Ведь если бы она на самом деле подозревала меня в чем-то таком, то сейчас, скорее всего, промолчала бы, а все разборки оставила на потом, на «попозже и без свидетелей».

Впрочем, всё равно: если любимая хмурится, это непорядок. И потому надо бы ее как-нибудь развеселить.

– Люблю всех женщин, если пьяный, в упор не находя изъянов, – сымпровизировал я, приобнимая жену, целуя ее в щечку.

– Я те дам… всех женщин. Ишь, удумал чего.

– Но ты для меня – единственная, – продолжил я, прижимая ее к себе.

– Да ну тебя, – отмахнулась Жанна, выворачиваясь из моих объятий. – Балабол.

Однако ж, видно было, что слова мои пришлись ей по вкусу. «Это хорошо. Раз любимая больше не сердится, значит, и я – счастлив».

Красотка с подносом тем временем приблизилась к нашему столику. Пятерых или шестерых туристов она уже ошампанила, а теперь, выходит, до нас добралась.

– Шампейн, шампейн, – низким контральто пропела фигуристая деваха, наклоняясь ко мне. – Шампейн?

– А что, кроме шампейна у вас больше ничего не имеется? – поинтересовался я, едва успев отпрянуть от мелькнувшего у глаз декольте. Н-да, если бы я этого не сделал, она б меня точно в лоб припечатала. Своим шикарнейшим бюстом. Несильно, конечно, но мне бы хватило. Кулаком в бок, от жены. Да и потом еще… по башке… скалкой.