Денис Ватутин - Конец легенды

— Погоди, о мудрейший Глаз Варана. — Я взволнованно поднял руку, затем присел на корточки и, взяв первый попавшийся камень, начертил на глинистой земле силуэт суборбитального истребителя.

— Скажи, достойный Острая Пуля, — спросил я, — они были такие?

Тот наклонился и присел рядом со мной, так что глазницы оскалившегося черепа смотрели прямо на меня. Он некоторое время глядел на мой рисунок, затем кивнул.

— Похожа, — кивнул он опять, — огонь здесь плюют…

Он показал узловатым пальцем на хвостовое оперение самолета.

— А в какую сторону полетели черные Харпазы? — спросил я, пытаясь справиться с охватившим меня волнением.

Острая Пуля поднялся и указал в сторону тонущей в облаках громады Олимпа.

— На Великую Гору, — вновь кивнул он убежденно. — Я смотреть на них — бояться быть проклятый: на Великой Горе есть Боги, и Демоны есть. Я все сказать Глаз Варана. Он говорил — надо ждать… Мы ждать одиннадцать солнц. И ты пришел… Зачем Пастух Глюка черный Харпаза?

— Я охочусь на них, ибо они посланники демонов, — процедил я сквозь зубы.

Все внезапно смолкли и воззрились на меня.

— На этот Харпаза нельзя охотиться, нельзя их есть, — с опаской, медленно произнес Острая Пуля в наступившей тишине. — Это дурной Харпаза: проклятие демонов в тебя попасть…

— Он не боится проклятия, — вступился за меня Глаз Варана, — он Пастух Глюков, Великий Воин, Острая Пуля.

— Да и есть я их не собираюсь, — сказал я, глядя на то, как из палатки вышла такая же раскрашенная и татуированная, как и все, девушка, держа в руке кусок стальной трубки с приплюснутым кончиком, на котором тлел огонь. Только волосы ее на голове не были выбриты, а скручены в грязно-рыжие жгуты и свернуты бубликом.

На лбу ее висела маленькая микросхемка с припаянным к ней жидкокристаллическим экранчиком, на котором светились цифры, означающие местное время и уровень радиации.

— Возьми курить с нами, — поклонился Острая Пуля. — Ты Великий Воин, и мы будем сильнее, когда вместе курить…

Девушка поклонилась в пояс и протянула трубку мне, как гостю.

Я для проверки слегка потянул носом — запах был дразняще-ароматным, каким-то вязким. Это явно был табак, но с примесями.

С легким поклоном принял я Трубку Клана, и когда затягивался этим терпким и густым дымом, искренне надеялся, что в составе этого зелья нет каких-нибудь веществ, которые выдерживают только мутанты.

После того как я выдохнул и передал трубку Острой Пуле, Глаз Варана, уже державший в руке прокопченную лепешку, отломил от нее кусок и протянул его мне, словно дым надо закусывать, — я было поднял руку, но он поднес хлеб к моему лицу. Я понял, что надо есть из рук, и осторожно взял губами подношение Слышащего Богов.

Потом по кругу пустили каменную кружку с каким-то пойлом, выточенную довольно прилично. Пойло отдавало слегка керосином, и что-то скрипело на зубах — наверное, песок.

Я чувствовал себя как гончая собака, напавшая на след: одиннадцать дней… А я был в отключке дольше — значит, и у Криса не так все гладко. Или же истребители искали меня. Хотя это для них слишком рискованно — уж больно заметная и необычная техника для Марса.

Спустя минут десять за каменную ограду пришли другие жители лагеря. В бочку подлили немного мазута и кинули несколько промасленных пучков травы. Раздалась какая-то ритмическая музыка, и я удивился: звук явно был искусственного происхождения и немного «плавал» по тембру, отчего синтезатор, казалось, гнусавил.

Наконец я разглядел среди пестрой толпы освещенных неровным светом костра людей одного человека, сидящего на пустом пластиковом ведре, который держал на коленях что-то вроде музыкальной приставки, к которой был приделан дисплей и железная ручка генератора питания. Он крутил ее, словно взводил механическую пружину древней шарманки.

Несколько человек запели на империо, как мне показалось, перемежая его испанскими словами и выражениями. Испанского я не знал, но песня в общих чертах сводилась к тому, что когда-то их праотцы и праматери прилетели сюда с неба, и тогда их называли Сынами Неба. Их же родители поселились на Великой Горе до неба. Потом же на Великую Гору поднялись демоны из подземных пещер, чтобы тоже воцариться на небе, и была Великая Битва. И все воины Сынов Неба, защищая своих родителей, пали в бою, а основателей их рода демоны окружили кольцом на вершине Горы. Победить они их не могли, но и спуститься к погибшим детям не давали. Тогда Великий прародитель их народа Гунн-Шу, или Ганн-Шатии, покровитель воинов, нашел в пещере горную крысу, вскочил на нее верхом и, разбежавшись по Горе, спрыгнул вниз с одного из утесов, стремясь перепрыгнуть орды демонов, окруживших вершину. Напрасно предводитель Сил Зла Гада-Мука метал в него молнии — прилетели Сияющие Шары и закрыли Гунн-Шу, отразив все молнии повелителя демонов. Гада-Мука решился на отчаянный шаг — он собрал силу всех своих демонов и, отломив один из своих острых клыков, бросил его в Гунн-Шу. Зуб демона пролетел сквозь Сияющие Шары и, едва коснувшись отца Сынов Неба, обратил его в камень. Так и рухнул Гунн-Шу в долину, будучи уже глыбой камня. Но гигантская любовь, которая была у него к своим детям, не умерла, а так и осталась в этом камне. Упав меж мертвых тел воинов своего народа, окаменевший Гунн-Шу отдал всю любовь тем, кто был ему так дорог, и все павшие воскресли и восславили отца своего. Вот тогда и назвались они народом Одинокого Камня. С тех пор говорят, что в камне есть душа, а окаменевший Гунн-Шу так и стоит в долине верхом на своей верной крысе, но найти этого застывшего отца может только воин с чистой душой…