Михаил Михеев - Адмирал

– Волнуешься? – неправильно понял его отстраненно-нахмуренный вид Роммель. Генерал всего полчаса как прилетел с фронта и выглядел усталым и не выспавшимся. Колесников, правда, тоже – за последние двое суток на отдых он смог выделить всего пять часов. В принципе, не так и мало, месяц назад и пара часов казалась непозволительной роскошью, но все равно хотелось лечь – и чтоб никто не кантовал. А еще хотелось домой, узнать, как там дела у Хелен. Он, конечно, отправил для ее охраны отделение морских пехотинцев, из самых проверенных, но все равно нервничал. Так что Роммелю он ничего не ответил, тем более, и повод имелся. Из самолета по неудобному трапу как раз спускался лично Гитлер, и его длиннополая шинель путалась в ногах так, что Колесников всерьез опасался, как бы фюрер не наступил на нее и не рухнул мордой вниз. Не то чтобы его волновало здоровье начальства, просто такой урон престижу был сейчас Германии совсем не нужен.

Однако же Гитлер справился. Огляделся вокруг мутным – это было заметно даже с десятка метров – взором и потопал навстречу спешащему к нему высшему генералитету. Вначале Колесников решил, что Гитлер пьян, и даже успел удивиться, поскольку тот не пил вообще, во всяком случае, на людях. Лишь несколько секунд спустя он понял – фюрера элементарно укачало, и вид он имел бледный, с зеленоватым отливом. Прилетевший вместе с ним Геринг выглядел куда лучше. Тем не менее, то, что ему хреново, Гитлер старался не показывать, напротив, бодро поприветствовал комитет по встрече и даже пошутил:

– Рад вас видеть, господа. Мне даже не по чину теперь сидеть с вами за одним столом.

Колесников изобразил невозмутимость, за маской которой спрятал удивление, а более непосредственный Роммель тут же поинтересовался, почему. Оказавшийся на твердой земле и моментально почувствовавший себя увереннее, Гитлер ухмыльнулся:

– Вы что, не читали наших газет?

– Откуда им тут взяться? – мрачно поинтересовался Колесников. – Тем более, я и так знаю, практически все они пишут ровно то, что им скомандует доктор Геббельс.

– Ну, тогда я вам скажу. Вас, генерал-полковник, называют Новым Наполеоном, а вас, адмирал, не иначе как Королем Атлантики. И американские газетчики их уже дружно перепели. Так что даже стоя рядом я уже ощущаю комплекс неполноценности.

Рассмеявшись, Гитлер пошел дальше, оставив встречающих с открытыми ртами. Геринг тоже хохотнул и тяжело, вперевалочку двинулся за шефом. Пришедший в себя первым Роммель ткнул Колесникова в плечо и быстрым шагом последовал за фюрером. Пришлось спешно присоединяться. А куда деться? Тем более, их присутствие на подписании документа было обязательным.

Сама церемония капитуляции прошла, на взгляд Колесникова, довольно уныло. Возможно, потому, что у него практически не осталось сил. В полностью уцелевшем Тауэре – центр Лондона по личному приказу Гитлера не бомбили и не обстреливали – было сумрачно и холодно. Отопление не работало, электричества тоже не было – подстанции уничтожили еще в первые дни боев. Окна частично заклеили бумагой – ударная волна от взрывов иногда дотягивалась сюда, не щадя хрупкое стекло. Впервые за много лет камины задействовали не для создания уюта, а по прямому назначению. Как оказалось, их мощности было совершенно недостаточно для того, чтобы изгнать сырость и всерьез согреть построенный невесть когда замок. По углам метались отблески огня, создавая гнетущую картину.

Более, чем эта сырость, Колесникову запомнился разве что сэр Уинстон Черчилль. Огромный, медлительный, с опущенными плечами и серым от усталости лицом, он напоминал сейчас воздушный шар, из которого выпустили газ. Не совсем, он вроде бы еще даже сохранил форму, но уже ясно, что ему никогда не взлететь. И взгляд… потухший, иначе не скажешь. Колесников видел когда-то такие глаза у вконец опустившихся наркоманов, тех, которым уже наплевать на все, и на дозу в том числе – сил не осталось. И все же держался он, солдат и политик, неплохо. Во всяком случае, гордо, хотя гордость – понятие относительное, и когда в твой дом уже вошли враги, а ты ничего не можешь сделать, она – последняя линия обороны, отделяющая тебя от отчаяния.

А в остальном все прошло буднично и банально. Невзрачная бумага, подписи… Все! Гитлер повернулся и вышел, он вообще не слишком жаждал общаться с побежденными. Колесников и Роммель, чуть подумав, последовали за ним. Уже на крыльце Колесников придержал Роммеля за локоть: