Дэн Юлин - Проект 2012

Ладно, пора на работу.

Костёр поднялся, босые ступни коснулись прохладного линолеума, с хрустом потянулся, осторожно задирая голову и разглядывая увеличивающуюся на потолке паутину. Все мышцы ныли, а спина болела, словно вчера он разгружал вагоны. С чувством зевнув, поискал глазами носки. Один обнаружился сразу, другой пришлось на коленях доставать из-под заставленного пыльными обувными коробками дивана. Выпрямляясь, обнаружил брошенные ночью на пол джинсы и майку аккуратно висевшими на спинке кресла: заходила матушка и прибрала.

Как всегда…

Машинально прислушиваясь к шуму за стенкой, стоны матери давно стали фоном, решил, что у него серьёзное оправдание – не каждую ночь с обрубками сталкиваешься.

Мысли тут же вернулись к событиям ночи, и Дмитрий быстро забыл обо всём… только тени, скрежет и крики. Глаза в испуге скользнули по комнате и наткнулись на зеркало. Парень вздрогнул. Не сразу признал своё отражение: крепкая фигура в трусах, и в каждой руке по носку. Морок развеялся, невесело улыбаясь, вспомнил, как однажды в таком виде спалился перед родителями очередной подруги, и как всё утро изображал жениха…

Продолжая разглядывать фигуру, оценил массивный курган трапеции и объёмные холмы дельт, накачанную шею, прыгая, натянул носки, а затем и джинсы. Повернулся, любуясь в зеркало сбоку, расправил одеяло, пальцы уцепились за простыню, и аккуратно свернул постель в некое подобие рулета, где вместо начинки выглядывало одеяло и две подушки. Небрежно запихнув «рулет» в старый скрипучий шифоньер, ещё раз оглядел маленькую комнату…

Он жил на третьем этаже старого, как мир, кирпичного девятиэтажного дома. В довольно приличной, по меркам района для бедных, да и всего города, трёхкомнатной квартире. Планировка ничем не отличалась от той, что когда-то называли «улучшенной»: три изолированные комнаты, разделённый с ванной санузел, кухня и длинная прихожая. Самую маленькую комнатушку впарили ему (мужчина, перебьётся), вторая по коридору и чуть больше досталась младшей сестре, а в самой большой разместились родители.

В квартире стояла тишина.

Ленка, конечно, ещё не проснулась, а отец наверняка ушёл. Одна матушка спала в одиночестве в зале. Болезнь наступала, и она редко выходила из комнаты, только когда все собирались дома, или приходили гости. Да иногда, чаще по ночам, чувствуя себя лучше, заходила полюбоваться ребятишками.

Нестерпимо захотелось зайти в зал и пожелать матери доброго утра, может, и отец ещё спал, и не ушёл по многочисленным делам. Здорово застать предков вместе, сесть рядышком, как раньше… вернуться в детство и весь день играть в приставку.

Дмитрий пригладил взъерошенные волосы, стараясь не шуметь, тихо прошёл на кухню.

Нет, если бы отец был дома, то уже встал, и, как всегда, готовил своё фирменное блюдо. Яичницу. Одну из разновидностей: глазунью, с салом, колбасой, омлет… при этих мыслях в животе заурчало (весь вчерашний день он пил только чай – после субботнего «приключения» в рот ничего не лезло). Не богатый вроде выбор, но Костёр так не считал. Это очень хорошо, что он завтракал яичницей, другие не могли позволить даже этого.

Мишка, например…

А в яйцах, как-никак, много белка, не растительного, а того самого, нужного для роста. Тем более ему, качку доморощенному. Не водяному, разумеется – бодибилдеру, как выражались мажоры. Или не мажоры (прикольное, просто, слово), короче, сосунки всякие, с богатенькими родителями, нажравшиеся стероидов и разъезжающие на собственных тачках. Хозяева жизни грёбаные – были среди знакомых и такие.

На кухне как раз яичницей и пахло. С салом. М-м-м… Чувствуя усиливающийся голод, Костёр зажёг спичкой газ, машинально выискивая глазами пепельницу, громыхнул о плиту закопчённой, похожей на тарелку для игры в Фрисби, чугунной сковородой без ручки. Заглянув в холодильник, достал три яйца, и приличный, наполнивший кухню ароматом искусственных специй, шмат сала. В поисках хлеба пошарил в деревянной, чем-то похожей на скворечник, захватанной пальцами хлебнице. Нарыл малюсенький чёрствый кусочек, и, не удержавшись, с удовольствием понюхал, наслаждаясь сухим кисловатым запахом. Дрожжей, сказал бы Спирин, но Костёр считал – свободы: своей муки в городе не было, и её привозили из другой крепости. Вздохнув – он давно научился обходиться без хлеба – положил горбушку обратно, с едва заметной паузой захлопнул расшатанную крышку. Обойдётся, пускай сестра побалуется, хлеб – штука редкая, почти как чай. Если поставки не возобновятся, есть придётся одни суррогаты. В сердцах схватив мясной нож, и не замечая, как пальцы умело сжали рукоятку, ловко, с нездоровым удовольствием, начал резать шпик и тут же бросать на сковородку.