Карина Демина - Наират-1. Смерть ничего не решает

— Не думай о том, о чем ты сейчас думаешь. — Ласка потерлась щекой о плечо и, лениво потянувшись, зевнула. — Это нехорошие мысли. И старого сморчка не слушай. Нельзя доверять наир.

А сама щурится, узкие глаза проблескивают хитрой зеленью, а пальцы, уже отогревшиеся, вырисовывают на коже знакомые узоры. Ну кошка лядащая!

— Что? — мурлыкнула она на ухо. — Я же говорю, нельзя доверять наир…

Когда Бельт все же выбрался из кареты, Око разгорелось достаточно, чтобы пробиться сквозь облака и залить долину Гаррах тускловатым светом. Тот собирался полосой яичной желтизны над щеткой далекого ельника, рассыпался по сугробам, скользил по зубцам крепости Вед-Хаальд, шелкам шатра Ум-Пан и стенкам кареты.

Стихийный лагерь начинался у самого въезда в долину с костров и разбросанных в беспорядке палаток, повозок, фургонов; с людей и лошадей; волов и бродячих собак. Лагерь тянулся по левому берегу реки, порой выползая на серый плотный лед или взбираясь на крутые берега, тонул в сугробах и топил снег ногами да горячим дыханием толпы. Лагерь по дуге огибал деревянную постройку, прозванную Замирным Домом, и кольцо из разноцветных шатров, окруживших её. Добирался он и до Вед-Хаальд, останавливаясь локтях в трех от порушенной стены. Ближе подходить люди опасались.

Где-то под снегом лежали останки прежней фактории, а рядом, как пить дать, широкие канавы, в которых прикапывали умерших. Тех, кому повезло быть похороненными. Чуть дальше, уже на выезде из долины, другие канавы — это для тех, кто умер не сразу. Верно, были и еще ямы, которые протянулись вдоль тракта, по обочинам, подкармливая серую придорожную траву. Но немногие вспоминали о них нынче… Сегодня Око улыбалось, глядя вниз, на Гаррах, Вед-Хаальд и Замирный дом.

Мир — это хорошо. Что на земле, что в сердце. Мир — это когда жить хочется, а не выживать. Правда, до недавнего времени выживать было как-то привычнее.

Скрипнула дверь и из кареты выпрыгнула Ласка. Поежившись, она торопливо натянула на голову капюшон, а руки спрятала в рукава.

— И куда собралась?

— Ну… я погуляю. Просто погуляю, далеко не пойду, честное слово. К реке и назад. А ты иди — заждались, небось.

Ласка слизнула с губы снежинку и, зачерпнув горсть легкого свежевыпавшего снега, вытерла лицо. Кожа тотчас заблестела влагой, а волосы слиплись острыми прядками.

— Старикашке передавай поклон!

Хэбу, выбравшийся из шатра, сделал вид, что не слышит. И, пожалуй, даже не видит. Поприветствовал Бельта, проигнорировав Ласку, словно ее здесь и вовсе не существовало. А она в свою очередь, повернувшись к Ум-Пану спиной, бодро зашагала в направлении реки.

Упрямая. И Хэбу тоже. И это их упрямство позволяет держать хоть какое-то подобие равновесия в Бельтовом мире, расколовшемся вдруг на две половины.

— Послы склан убрались вчера, — заметил старик и, не дожидаясь ответа, сказал обычное: — Значит, уже скоро. После байги. Да, я думаю, после байги.

Бельт кивнул, не столько оттого, что полагал, будто Хэбу прав, сколько потому, что расстраивать старика сомнениями не хотелось. Он и без того из последних сил держится. Или правильнее было бы сказать, из последней злости.

Откинулся полог, дымом и паром дохнул шатер, выпуская Майне.

— Дедушка! — Она ступала на снег осторожно. Прежде чем сделать шаг, пробовала носком красных сафьяновых сапожек наст, и только потом, растерянно приоткрыв ротик, ступала. И если случалось провалиться по щиколотку, тотчас отпрыгивала, ойкая и беспомощно озираясь. Циркачка.

— Дедушка! А мы на парад пойдем смотреть? Пожалуйста, дедушка!

Орин выбрался из шатра последним, хмурый и раздраженный, ищущий драки и еще глубже ныряющий в злость от невозможности с ходу сунуть кому-нибудь в зубы. Поводов к такому поведению у него было множество, еще от самых Охришек. Первый — попорченная людьми загляда Лихаря физиономия: парень заплыл до неузнаваемости. А Хэбу еще раз показал, как крепко может держать людей. Второй — проклятая шестиколесная карета, что преследовала их, как мстительный демон Сах, и её хозяин, оказавшийся хоть и не Сахом, но камом. Идиотская комнатная осада закончилась знакомством и странными вопросами этого Ирджина. А когда вопросы закончились, он взялся за лечение. Нервически суетился с лопаточками и помазками, изредка замирал, вглядываясь куда — то под слой жирной мази и еще глубже — под набрякшие синяки и кровоподтеки. И совсем не пугал Ирджина нож в руках Орина, с трудом сносившего процедуру. А под утро кам исчез вместе с шестиколесной каретой. И вовремя: ближе к полудню Орина залихорадило и раздуло еще больше. Выезд из Охришек пришлось отложить на день, ибо выглядел Орин так, что даже старик Ум-Пан испугался, начал бормотать, что ошибка вышла. Но уже к вечеру жар спал, лицо пробило гнойниками, которые не болели и не чесались, но жутко раздражали Орина, а у Майне вызывали потоки слез. Теперь же просяные россыпи нарывчиков полопались и спеклись на щеках желтой коркой, что еще больше бесило Орина, а значит — отравляло жизнь всем окружающим. Бельт же для себя решил, что никакой ошибки не произошло, просто кому-то оказалось очень нужно, чтоб Орин сам на себя не был похож. Или на кого-то еще?