Андрей Посняков - Зов крови

– Славный вьюнош, славный, такой красивенький, ах, – без тени смущения, совсем по-простецки, поведала князю Заринка – девушка, между прочим, тоже вся при всем: сероглазенькая, с темными, заплетенными в толстые косы, волосами.

– Я б и на ярилках с ним бы пошла, отбила бы у Очены – то-то тетеря пока бы расчухала – да жаль вот, не заприметила парня вовремя…

А вот это уже Рада сильно заинтересовало:

– Вовремя, говоришь, не приметила? А когда приметила?

– А как он только явился, так сразу же и приметила. Да он уже к Очене пошел – она там, у дальних кусточков, стояла, где к болоту тропа. И как отрок сей с той сторонушки появился – до сих пор в толк взять не могу!

А вот это уже близко! Совсем-совсем близехонько снаряды легли. Развивать успех надо!

Впрочем, Заринка уже, кажется, все что могла, рассказала, поведала. Дальше бред девчачий слушать – зря время терять. Оченку! Оченку сюда, пред княжьи очи!

А Оченки-то и не дозвались, как не искали. Девка-то, краса разноглазая, словно в воду канула. Говорят, по ягоды в лес ходила… да потом куда-то в луга пошла. Так, бочком-бочком – и отстала. Может, медведь ее на лугу задрал? Там малинник рядом, овсы старые – медведи такие места любят.

Медведь? Хм… Если только тот, что на двух ногах и со светлыми локонами. Что же он, девку-то – того? На тот свет спровадил? Зачем? За то, что случайно что-то узнала? Может быть, так. А может – и нет. Люди этой эпохи сильно отличались от современников Родиона – иначе говорили, иначе мыслили и воспринимали окружающий мир совершенно по-другому.

Покинув шатер, Радомир заглянул на двор Истра, позвал.

– Заходи в дом, брате, – любезно пригласил юноша. – Жена рада будет и я.

Князь покачал головой:

– Позже. Скажи-ка, братец, а где у Келагастовых капище было?

Подъехав к реке, Рад и его воины – с дюжину крепких парней – спешились, отпустив лошадей пастись, и князь невольно залюбовался окружающим видом – серебряной лентой реки с черным, далеко выступающим, мысом, окруженным круглыми, поросшими голубоватым мхом, валунами. Луг с бурой травой, за ним – лесочек. Редколесье – вязы, дубки, осина. На мысу одиноко клонила к воде желтые ветви береза, видимо, очень старая – высокая, с кряжистым толстым стволом. Красивое место.

– Вот здесь, князь, – подойдя, тихо промолвил один из воинов. – Келагастовы здесь требы творили – на мысу. Велесу-богу жертвы в воду кидали, Сварожичам.

– Вижу, – внимательно смотря по сторонам, Радомир обошел березу, спустился к реке… и замер. В воде, меж валунами, что-то блеснуло… довольно-таки глубоко.

Князь быстро обернулся и махнул рукой:

– А ну-ка!

Двое парней, подбежав, живо скинули одежку, нырнули…

– Вот, княже!

Вынырнувший держал в руке найденный на дне нож. Зэковскую финку с наборной плексигласовой рукояткой.

– Осмотрите здесь все! – жестко приказал Радомир. – Каждый камень переверните, загляните под каждый куст.

Не стоило, наверное, и говорить – молодые дружинники и без того шарили вокруг со всем тщанием. Однако – впустую. Кроме финки больше ничего интересного на мысу не отыскалось, если не считать птичьих костей, монет да позеленевших от времени медных и бронзовых фибул, во множестве разбросанных у мощных корней березы. Священное дерево Келагастова рода, некогда могучего, многолюдного, а ныне – и очень быстро – сгинувшего от черной смерти.

– Княже! – крикнул один из парней из лесочка, что начинался сразу за лугом. – Браслетик нашел.

– Браслетик?

Медный, с узорочьем, девичий… ярко сиявший на солнце, вовсе не зеленый! Новый, можно сказать.

– А ну, поищите еще!

Воины проворно бросились исполнять приказание, видно было, что это дело им по душе и князь – по душе: высокий, сильный, плечистый, уверенный в себе и – самое главное – умный! Настоящий вождь, воин, с которым не пропадешь! Не то что юноша Истр, тот так… княжич. Когда еще заматереет, в силу войдет…

– Землю, землю копьями щупайте.

Минут двадцать, наверное, и прошло-то после начала поисков, когда слева, со стороны небольшого овражка, за ракитником, донесся крик.

Князь и остальные воины быстро пошли через заросли, спустились в овраг…

Оченка лежала там, как живая. Словно бы набегалась, устала да присела передохнуть, вытянув ноги и привалившись спиной к пологому склону. На голове – красно-желтый венок из кленовых листьев, на губах – светлая улыбка. Будто бы чего-то радостного ждала и так же вот радостно умерла – даже мертвые разноцветные глаза светились восторгом. А на платье, под сердцем, запеклась кровь.