Влад Поляков - Осколок империи

Впрочем, на меня этот штамп поставить сложно, я себя ставлю совсем по-иному. Знания – да. Какая-либо мягкость поведения – ни в коем случае. Да и подчеркнутая верность идеалам коммунизма – кушайте на здоровье. Этакий советский человек новой формации, о котором так любят порассуждать нынешние идеологи, не понимающие, что по мановению руки люди из грязи не поднимаются и уж точно не отмываются. А грязи было столько, что… Ладно, не о том речь. Важно другое – мои отношения с Сомченко, несмотря на явную неприязнь с его стороны, достаточно приемлемы, чтобы тот не ставил палки в колеса во время работы. Хотя и помощи от него ну точно не дождаться. Хорошо, что мне от него ничего по большому счету и не надо, кроме отсутствия вмешательства.

Ну и двое других чекистов, делящих с нами кабинет и в какой-то степени подчиняющихся даже мне. Петров Иван Александрович, агент первого разряда, то есть унтер-офицер самого высокого уровня. Прост, как медный пятак, вполне доволен своим нынешним положением и причастностью к ОГПУ, никакого стремления двигаться дальше по служебной лестнице. Инициативы ноль, но приказы выполняет досконально и с крайним усердием. Ну и стоит отметить умение стрелять и бить морды всем, на кого укажут. Классическая грубая сила.

И Халилов Магомед Гуссейнович. Как бы это про него сказать, чтобы четко и без слов малопристойных? Потрясающая помесь дуба и барана. Тупой, дурной и практически ничего не понимающий. Оказался в системе еще в девятнадцатом году, да так выше агента первого разряда и не поднялся. Хотя хотел, очень хотел, и желание это никуда не делось. Вот только даже по меркам Страны Советов Халилов был просто потрясающе туп.

Зачем его тогда вообще держали? Ну, помимо проверенности и уважения к стажу службы. Ответ был прост и… противен. Халилов был самым что ни на есть заплечных дел мастером, любящим причинять боль и умеющим это делать. Именно этим он и занимался, но поскольку официальной должности палача как-то не водилось, то числился он тут. Право слово, мне на него и смотреть-то было противно. А приходилось разговаривать, временами улыбаться и вообще вести себя, словно рядом сидит обычный человек, а не садист, у которого руки в крови даже не по локоть, а по самую маковку.

И удивляться не стоило. Подобных среди чекистов хватало, в том числе и тех, которые являлись такими вот неофициальными палачами. И это считалось нормой, более того, нормой, получившей одобрение самых верхов. Забавно, но даже некоторых большевичков еще во время Гражданской проняло до печенок то, что творили и продолжали творить их опричники. Даже официальный документ был со словами насчет «произвола организации, напичканной преступниками, садистами и разложившимися элементами люмпен-пролетариата». Требовали даже упразднить эту структуру, как вышедшую за крайние рамки добра и зла. Естественно, этот отголосок человеческого восприятия мира остался гласом вопиющего в пустыне. Тем более что глас этот исходил от бывшего имперского офицера Каменева, выпускника Академии Генштаба. Думаю, именно тогда до него дошло, на чью сторону он перешел, кому помогал своим предательством. И все эти писки о недопустимости террора и кровавой вакханалии под руководством ЧК были… смешны.

Ах да, едва услышав подобные слова, тогдашняя «несвятая троица», состоящая из Троцкого, Сталина и Свердлова, пользующаяся полной поддержкой самого «вождя мирового пролетариата» Ленина, прямо заявила, что террор был, есть и будет, а ЧК вне любой критики. Самому же Каменеву и прочим, не до конца расставшимся с принципами, был сделан намек сидеть и не высовываться. А то ведь объявить человека врагом революции – дело легкое. Для пущей же убедительности вместе с самим «не оправдавшим доверие партии» легко пустить в расход и членов его семьи. Так, для профилактики. После этого никаких протестов не было. Удивительно, правда?

– Все работаешь, Алексей? – вырвал меня из глубин размышлений и одновременного чтения документов голос Петрова. – Скоро уж рабочий день заканчивается. А ты все за своим столом сидишь, даже взгляда от бумаг не оторвешь.

– Дел много. Больше половины бумаг на французском, а их так легко не прочитать. Да еще каждая мелочь может оказаться важной.

Иван лишь улыбнулся и, подвинув стул, присел. Бедная мебель протестующе заскрипела, поскольку почти сто килограмм Петрова были для нее не самым легким испытанием. А для меня в качестве испытания выступали немереные любопытство и оптимизм чекиста, заодно с его желанием поболтать обо всем и ни о чем. А ведь приходится, с коллегами, тем паче находящимися в одном кабинете, надо поддерживать хорошие отношения. Особенно сейчас, пока я тут новичок.