Илья Крымов - Мироходцы. Пустота снаружи

– Сильно косячил?

– Прилично.

Взяв друга на руки, Владимир переместился на орбиту Земли.

– На моей памяти этот мир погибал туеву хучу раз, и всегда я возвращался назад, чтобы попробовать сначала.

– Чего попробовать?

– Сделать хорошо, – ответил бог. – Но потом я образумился и просто умыл руки. Так и живем теперь.

Глаза-бусинки черного хомяка пристально следили за лицом Владимира, а тот раздумывал: не стоит ли выбросить окурок прямо в космос? Орбита Земли уже так захламлена, право слово, что один окурок погоды не сделает.

– Владик, я умер?

– Сам не помнишь?

– Смутно.

Владимир вздохнул.

– Хочешь посмотреть на свои похороны?

– А можно?

– Откачу время немного назад, и постоим в сторонке.

Так он и сделал – устроил друга на одном высоком надгробии, а сам отошел. Кузьма Фомичев некоторое время, не шевелясь, наблюдал, как его прежнее тело клали в землю и засыпали землей.

– Слушай, а это норма, что ты и здесь, и там одновременно? – спросил он наконец.

– Малышева его знает, норма это или нет. Ты ничего больше не хочешь спросить?

– Ну, опуская тот факт, что раньше я был толстенным бородатым мужиком, а теперь стал хомяком… А впрочем, нет. Я хочу знать – почему теперь я хомяк? Ты же всемогущий, верно?

– В определенном смысле.

– Так можно мне было не умирать на правах старого друга?

Владимир кивнул: он ждал этого вопроса.

– В мире полно людей, чьи жизни ни на что не влияют, но ты, Кузя, твоя жизнь… а вернее, смерть, оказалась краеугольным историческим событием. Если бы ты только знал, сколько раз я пытался все переиначить.

Хомяк удивленно почесал лапками мордочку.

– Я всегда знал, что во мне что-то такое есть. Ну, кроме лишних килограммов и страсти к рисованию неко-рабынь. И почему же мироздание так меня не переваривает?

– Дело не столько в тебе, сколько в череде событий, запущенной твоей смертью. Твой убийца сядет в тюрьму, а семья, которую он тиранил, вздохнет спокойнее. Его младший сын сможет нормально выучиться, станет биологом и проживет нормальную долгую жизнь без наркотиков. Его монографии мир не потрясут, но через семьдесят лет после его смерти двое других биологов выстроят на одной из них теорию, а потом изобретут лекарство от болезни Альцгеймера, которое спасет жизнь старому опытному кардиохирургу, который сделает операцию ребенку, который станет прапрадедом будущего мирового лидера, великого объединителя, который поведет человечество в светлое будущее. Если же ты выживешь, Кузя, всего этого не случится. Просто не случится, и все. Я много чего перепробовал: ликвидировал Камнева сам, подсовывал эту монографию тем смышленым парням, даже ставил на твое место другого человека, но в итоге что-то шло не так. Последовательность событий была нарушена, в механизме оставалась ненужная деталь, уравнение мирового баланса начинало сыпаться, и мне приходилось поддерживать его структуру силой своей воли, пока все это не теряло смысл и я не откатывался назад. Так получилось, что ты должен был умереть.

Хомяк оглянулся на быстро выросший земляной холмик и на скорбящих людей, еще стоявших вокруг него.

– Засада. Ладно-ладно, не психую, ты меня знаешь, нервы как у галапагосской черепахи. Но – не сочти меня неблагодарным – ежели все было так плохо, то зачем ты вообще меня скопировал и сохранил в ужатом виде? Может, стоило понять, простить и отпустить…

– Куда? – спросил Владимир.

– Ну это тебе лучше знать. Все эти замуты с раем, адом или реинкарнацией, на худой конец…

– О нет, в этих вопросах, друже, я не компетентен. На Египет Казней не насылал, Деву Марию в ресторан не водил, а потом ее не танцевал, с Мухаммедом задушевных бесед не вел, в чертогах Вальхаллы валькирий не тискал и еще много чего не делал. Я не Яхве, не Саваоф, не Аллах, не Вотан, все это было – если вообще было – задолго до. Единственное, что я знаю о загробном мире, – как правило, каждый получает то, во что верил. А ты, Кузя, не верил ни во что.

И Владимир был прав, хотя дотоле Фомичев думал, что это известно лишь ему.

Кузьма был эталонным, сферическим в вакууме атеистом, совершенно искренне не верившим ни во что, что нельзя было увидеть, пощупать, измерить и объяснить. При этом он вел свойственную многим русским людям жизнь православного. Кузя участвовал в праздновании религиозных праздников, ходил в церковь на определенные церемонии и обряды, даже нательный крестик носил, но при этом он никогда не верил в бога. И никогда ни с кем этого не обсуждал. Он был воцерковлен во младенчестве и просто жил так, как было принято в его семье, абсолютно равнодушный к любой религиозной тематике. После смерти же его ждала…