Михаил Зайцев - Жесткий контакт

Помню как сейчас – ранняя осень, поздний вечер, мы, я и объект, сидим у потухшего кострища на берегу стылого озера, пьем коньяк из пластмассовых стаканчиков, закусываем печенной в золе картошкой и говорим о былом, о питерском. С озера тянет холодком, коньяк обжигает гортань, нас объединяет общая ностальгия по отшумевшей на брегах Невы юности. Его ностальгия со знаком минус, он рассказывает про общагу на Седьмой Красноармейской. Я слушаю, мысленно блуждая по Ленинграду, и, когда он замолкает, рассказываю. Про этот дом, мимо которого только что, наяву, тихо проехала “Волга” с Олесей за рулем, мною рядом и Витасом на заднем сиденье.

В этой, старой, мрачной пятиэтажке, построенной в девятнадцатом веке, в семидесятые годы века двадцатого, в первом подъезде, на четвертом этаже жила-была девушка Света. Невеста моего старшего 6paтa. Помню, как я, прыщавый и наглый пацан, присмирел, знакомясь с потенциальной родственницей, помню, как гордо и понимающе усмехнулся брат, представляя невесту. Света была хороша… Да что я, черт побери, говорю ? Какое там хороша ?! Она была красива, она была прекрасна. Она напоминала Мадонну кисти Леонардо. Ее реликтовая красота восхищала. В прошлом, двадцатом веке еще встречались подобные ей… как бы выразиться поточнее… подобные ей юные девы. А нынче, к сожалению, вокруг сплошь девки, девахи, девицы. Иногда славненькие, бывают и миленькие, попадаются даже исключительно очаровательные, однако иного генотипа, других пород, новых видов. Или я просто старею? Нет, я просто объективен, к сожалению к величайшему.

Помню, как, пригубив коньяк, объект прокомментировал мои сантименты с точки зрения папаши Фрейда и как спросил: “Где она сейчас, дева Света?” Пришлось сказать: “Не знаю. Свадьба не состоялась. Брат погиб холостяком”. Я пожалел, что заговорил о Свете, и соврал – дескать, Света к слову пришлась, а рассказать я хочу о писателе и поэте Б. Объект навострил уши, что неудивительно. Он же у нас тоже писатель, наш объект, мать его… впрочем, я не страдаю некрофилией.

Член Союза писателей Б. вдвоем с супругой проживал на одной со Светой лестничной площадке, в соседней квартире. Я, подросток, с ума сошел, когда меня представили настоящему писателю. Я привык видеть писателей на портретах в школьных кабинетах, свыкся с их умудренными ликами на страницах учебников, меня однажды чуть было не исключили из пионеров за пририсованные чернилами рожки Максиму Горькому, и вдруг – живой писатель. Без рожек, с бородой, пузатый, с очень маленькими кистями рук. Более того, Б. не только писатель, но еще и поэт по совместительству. Ваще финиш! Всамделишный поэт наградил меня рукопожатием. Во дворе расскажу, фиг поверят! Я лихорадочно вспоминал, каких еще поэтов знаю: Пушкина знаю, Лермонтова и еще этого, как его, лысого… неважно! Главное, теперь я знаю лично поэта Б. Мальчишка, я дерзнул попросить книжку с автографом! И мне подарили книжку! Стихи Героя Социалистического Труда, чабана из Средней Азии в авторском переводе нового знакомого Б. Я пил чай с вареньем, слушал обрадованного появлением слушателя речистого Б. и недоумевал. “Как это можно стать членом Союза писателей-поэтов, не опубликовав ни одной СОБСТВЕННОЙ книжки?” – пытался понять я. Публикации творений Б. в толстых журналах меня почему-то не впечатляли. Я цедил чай, соображал и косился на супругу наездника Пегаса. Жену литератора звали Музой. Честное слово – ее звали Муза Михайловна. Крупная женщина с властным взором и пучком рано поседевших волос, схваченных на затылке гребенкой. Муза Михайловна, как вскоре выяснилось, работала учительницей в школе. Естественно, учила русскому языку и литературе. Как только я об этом узнал, сразу поперхнулся чаем, сел прямо, убрал со стола локти…

Объект скоблил перочинным ножом пепельную кожуру с печеной картофелины и хохотал. Моя байка про литературную семейку его позабавила. Признаться, я несколько преувеличивал, выставляя себя, подростка, этаким простаком-недорослем, на самом деле к моменту знакомства с Б., помимо хрестоматийных поэтов, читывал я, вьюнош, и Николая Глазкова, и Николая Тряпкина. И Музы Михайловны я тогда совершенно не испугался. Я преувеличивал, однако и объект, описывая ужасы общаги на семухе, явно сгущал краски…

Череду воспоминаний оборвало резкое “БИП!”. Клаксон “Волги” огрызнулся на раннего прохожего, спросонья чуть не угодившего под медленно вращающиеся колеса. Я велел Олесе свернуть за угол и остановиться. Мое повеление было исполнено, и, бросив короткое “ждите”, я вышел.