Татьяна Лобанова - Краткий курс теории смерти

Хорошо голове от морозного воздуха. Ошеломление уходит, его место заполняет бешенство. Не пройдёт казак мимо чёрта, чтобы в рыло не заехать!

За окном аспирантского общежития чернеют сосны, на подоконнике стынет кружка чая. В этой комнате Глеб прожил год. Став «командировочным», махнул рукой на обязательные предметы быта. Сковородку или утюг просил у соседей. Холодильником служил мешок за форточкой. Вместо белой скатерти распечатка электронно-вычислительной машины. В углу прислонилась гитара: можно приводить баб, напиваться и орать песни. Не довелось пока. В шкафу огромный сторожевой тулуп (придётся продавать). Со стены смотрит Лиза, чудом уцелевшая. После свадьбы жена уничтожила женские фотографии и письма. А Лизин автопортрет хранился на работе и пережил годы репрессий.

– Сдвинулось и треснуло! – объяснил Глеб портрету. – Помнишь разговор в кафе… на пляже? Вот она, развилка.

Он отхлебнул из кружки и рухнул. Заскрипела панцирная кровать, заправленная байковым одеялом.

Утро началось хитро. Глеб уговорил отдел кадров Сибгидро уволить его и выдать трудовую книжку. Сочинил про срочную операцию жены. А после обеда в медицинском НИИ распрощался с академиком Казнадеевым. «Почему народ любит начальников? Надеется что-нибудь получить». Невнятные слова академик говорил под стол, не складывая в предложения. Даже заместители плохо понимали Казнадеева, распоряжения записывали, а потом расшифровывали.

Договорив, академик вопросительно поднял глаза.

– Я постараюсь, – ответил Глеб наугад.

Получилось невпопад, раз академик нахмурился.

– Не уверен, что получится! – Тут Глеба охватила паника. Он кивнул и выбежал в приёмную. Просителей озарило величие открывшейся двери.

– Как? Что сказал? – напугались они стремительности.

Но Глеб уже был в коридоре. Даже за гранитно-чёрной надписью ощущалось давление могучей личности. Туман досадной непонятности сопровождал по торжественной пустоте директорского этажа. Только у перил лестницы пазл сложился.

– Здесь вы гидродинамик и теплофизик живых тканей. А там кто? – вот что сказал Казнадеев.

Это вам не военрук или тренер с душевным прощанием и советами. Ступени прыгали вниз между этажей, пока не привели в холл с портретами лучших. А худших вывешивали на доске приказов. Среди нарушителей фигурировал, как обычно, Поломодов. Вот кто привит от смерти. Когда познакомились, Глеб не думал об этом, всё только начиналось.

Тем несчастным летом он бродил в деревьях и стирал рукавом слёзы. На опушке, в свете витрины магазина, выпивали по кругу. Мужчина, похожий на Высоцкого, спросил:

– Что с тобой, парень?

Челюсти сводило, и Глеб еле выговорил:

– Мама умерла!

Мужчина налил – Глеб выпил. Поговорили, мужчина налил ещё. А товарищ его рассказал про шторм. «Волны в заливе, плыть нельзя, сидим на острове. Вдруг сквозь ветер тук-тук-тук, моторка идёт. Говорю, это Поломод! И точно, ты причаливаешь!»

Обстоятельства ужасного дня память спрятала поглубже. Остались отчаяние и стук двигателя, едва слышный в грохоте шторма. Поломодов припомнился, когда Глеб задумался про спасшихся. Не один раз мог утонуть Поломодов, он постоянно ищет драйв, постоянно в движении. В бессмысленном движении с обычной точки зрения. Людям важен результат, а у него ни идеологии, ни цели. Как художник, он творит проступки и нарушения. «Бросаю ночной пост, иду со спиртом к дежурной второго поста. А она пьяная и изнасилованная! Пошёл на третий пост, и там дежурная пьяная и изнасилованная! Представляешь? Бегу на четвёртый…»

Разнообразие хулиганств, прочитанных на доске приказов, и натолкнуло Глеба на «неповторяемость предыдущего опыта». Тепловые портреты болезней, снимаемые Глебом, тоже не повторялись. Может, поэтому пистолет промахнулся? Выходит, подкачка нового опыта предохраняет от неожиданной смерти.

Побитые углы коридора и несильный запах химии настроили сентиментально. Вот и железная кнопочная дверь без таблички. Пальцы нажали комбинацию кнопок, и Глеб вошёл, отведя взгляд от термографа. Прибор укоризненно следил глазом объектива. Со стенда повернулись знакомые лица.

– Иди, он приехал! – показал пальцем завлаб.

В комнате испытуемых пахло бульоном, хакасский шаман Тормазаков варил мясо. Глеб радостно поздоровался и бухнулся на ободранный табурет. Отлично, вопрос не останется торчать колом.

– Долго ехал, мясо растаяло, – шаман в синей шёлковой косоворотке помешивал в стальной кастрюле, придавившей электрическую плитку.