Василий Биратко - Возрождение, или Граната в руках обезьяны

– Это как? – удивился я.

– Потому что когда человек рождается глупым, он как правило сильнее своих сверстников, он агрессивен, менее чувствителен к боли, через силу он подчиняет себе свое поколение, а когда правит сила, то добра не жди.

– Как гласит древняя поговорка: «сила есть, ума не надо».

– Также умный и хитрый человек, склоняя к себе таких идиотов, сам становится заложником. Он боится их, и приходится быть самому агрессивным, жить по закону силы, а убивая себя подобных и не угодных, ты становишься, как они.

– Так поэтому волхв давал отвар грибов Тугодуме. Я ненароком набрел на них за селом, возле кладбища.

– Да, в наше время – это суровая необходимость, не дай бог, он бы вырос, пусть даже и спокойным, но он мог перепортить всех девок, и кто тогда родился бы? А силище какая у него, взрослого воина Ариста изувечил, хотя самому двенадцать только стукнуло. Он родился от дикого человека, старейшины думали свежей крови добавить в племя, когда уговорили его мать провести ночь с пленным дикарем, правда, она и сама была не прочь, потаскуха.

– Вырасту, обязательно обойду всю землю и соберу всех оставшихся в единый народ, в единый город. Тогда и звери, и дикие люди нас не потревожат, и выродки рождаться не будут.

– Хорошо бы, но одному тебе не под силу, а вот свое племя увеличить до размеров города задача трудная, но выполнимая, надо только лучше защищаться и открывать новые изобретения, и с веками отродится род людской.

– А интеллигенты кто такие?

– Это все остальные мудрые люди, просто без магии они не смогли выжить, а кто чудом уцелел, одичали, не приспособились к новой жизни. Так все, что знало человечество, было утеряно бесследно.

– А вот это! Оно сохранилось, деда, надо поискать еще! – тряся книгой, я чуть не кричал в отчаянии.

Дед крякнул что-то напоследок, погладил меня по голове и ушел спать. Я остался сидеть в раздумье всю ночь.

Наутро я попросил деда сделать мне самый тонкий нож, а сам занялся «жужжалкой». Что только я не пихал в нее, пока не понял, что если крутить потихоньку, кусаются пчелы совсем чуть-чуть, ну а если сильно, бр-р-р, даже в глазах темнеет. И кусают они только через металл. Выкрутивши сбоку большой болт, я протянул туда проволоку, но сначала обмотал берестой и прикрутил к «+» и «-». В валу обнаружил дырку, туда вставил проволоку потолще и согнул, получилась неплохая ручка. После обеда дед, уходя на совет, вручил мне нож. Он был тонкий-претонкий, как крыло стрекозы. Разложивши книгу на камне, я стал аккуратненько, сантиметр за сантиметром, разнимать листочки, просовывая лезвие ножа в едва заметные просветы меж листов, и предо мной открывался сказочный мир, как будто в окошко подсматривал за человечками из прошлого.

Вот идут они с дубиной и копьями, убивают кого-то в яме, судя по хоботу, наверное, мамонт, затем уже из лука стреляют косулю, а вот, сидя на безрогом олене, машут веревкой с петлей. Многие листы рассыпались, и я плакал в отчаянии, слеза упала на страницу, она намокала и растворялась. Везде были знаки, знаки и знаки. Они повторялись много раз, меняясь местами. Это точно были не узоры и не животные, а что-то еще ускользало от меня. Так я и уснул возле камня, и снились мне странные короткие звуки, то резкие, то мелодичные, то звонкие, то наоборот глухие.

Утром проснулся в землянке, дед перенес меня, как младенца, хоть и стар он уже, но кузнечное дело держало его в силе. Потягавши штангу, снова принялся за книгу, к концу дня я развернул ее всю и пригласил деда.

– Деда, я вот на песке нарисовал знаки, которые нарисованы в книге. Их совсем немного, просто повторяются вразнобой, а вот другие, которые пишутся отдельно, вот этих – их еще меньше.

Дед внимательно глядел то в книгу, то на знаки на песке. Долго думал и вдруг как засмеется.

– Ай да внучок, ай да молодец! Знаешь, что это – это речь! Речь нарисованная! Вот умники были. Вот смотри, это слова-звуки! – стал показывать дед в книге. – Мы как говорим, например, ру-ка, де-ре-во. Так? Только какой звук как здесь нарисован, это нам не узнать.

– А это цифры для счета! – предположил я. – Если их расположить, как на страницах, мы узнаем, как они пишутся по возрастанию.

– Вот тебе и занятие по душе, – рассмеялся дед, хлопая меня по плечу.

Прошел месяц. Я все гудел, шипел, кричал, но мои звуки никак не складывались в слова людей, дети и взрослые смеялись надо мной. Если рисунок был понятен, и написанное слово по количеству знаков совпадало с нашим количеством звуков, то эти знаки, подставляясь в другое место, читались абракадаброй. С цифрами разобрался быстро, даже научился складывать и отнимать. Со звуками не получалось, решил отложить на потом и заняться картинками. В конце книги отдельно лежал толстый листок, картинки были неточные, неровные, да и краски другие. Видимо, рисовал их ребенок. Как мы с дедом поняли, это инструменты: топор, молоток, нож и еще тонкие иголки со шляпками, а самое интересное – это нож с зубами, как у волка, и почему-то с двух концов ручки. Долго уговаривал деда сделать такую штуку (он жалел металл), пока не надоел я ему, и он не пообещал, что если не разберусь, то сам лично перекую, во что он пожелает. Для чего ЭТО, мы не догадывались, но через пару дней «зубатка» была готова. Ходили мы с ней долго, примеряли ко всему, пока не протянули по дереву, это был успех, спилили дерево вмиг. Дед был очень доволен, забрал зубатку на доводку, чтобы лучше пилила. Я, глядя на штангу и в книгу на рисунки, сделал тачку. Из колотых плашек связал короб и поставил на штангу, это был триумф. С детьми день напролет мы катались с горки, к вечеру устали, как загнанные лоси. Штанга-то почти мой вес, а мне вот осенью стукнуло 16 лет. Пока мы катались, взрослые, глядя на нас, напилили кругляшей от толстого дерева и сделали первую повозку на двух колесах. Поздно вечером, когда я наконец, грохоча тачкой, вернулся в землянку, дед сообщил волнующую новость: