Валерий Волков: Блатные из тридевятого царства (СИ)

-- Слушайте в оба уха, дважды повторять не буду. В этой "хате" я Пахан.

-- Эт че, новый вид пацифистов? -- Не понял Васька.

-- Нет! -- Рявкнул я. -- Это тот, кто из таких как вы делает пацифистов. Усекли?

Братья попятились назад.

-- А мы че, мы не че! Пахан, так Пахан. -- Запыхтел Васька.

-- Если кому челюсть свернуть, иль морду разукрасить, так сделаем, только намекни. -- Согласился Ванька.

-- А мы кто? -- Толкнул меня в бок Евсей. И только тут я заметил, что они с Федором, разинув рты, ловят каждое слово.

-- Вы... -- растерялся я. -- Вы... мои кореша, -- выдала память нужный термин. -- Ты Евсей, будешь Фраером, а ты, Федька - Подельником.

-- Ух, ты -- Подельник!

-- Не, а Фраер-то, Фраер! -- Неизвестно чему радовался Евсей.

-- Слышь, Пахан, -- подал голос Ванька, -- ты и нас как-нибудь обласкай.

Еле сдерживая смех, я обвел притихшую компанию взглядом. Сюда бы Жгута, кот в бочке с молоком не испытал бы такого счастья. У меня и в мыслях не было насаждать этой публике криминальные нравы своего мира, к чему сей печальный опыт в этой деревенской благодати. Но любое, даже самое краткосрочное заточение, навевает скуку и чтоб хоть как-то развеяться, я начал "блатную" проповедь, в собственной редакции. Ей-богу ни один пастырь не имел такой благодарной аудитории.

Когда через два часа заскрипел засов, арестанты встретили Кузьмича презрительным молчанием. Лишь Федька не выдержал:

-- Смотрикась, Кум пожаловал.

-- Чего мелешь, какой я тебе кум, -- вспылил надзиратель. -- На воле нос воротишь, а как в тюрягу угодил, в родственники набиваешься.

-- Больно надо, -- гордо ответил Подельник. -- Тамбовский волк тебе родня!

Услышав незнакомое ругательство, Кузьмич не смог подобрать достойного ответа и выместил злобу на братьях:

-- Собирайтесь придурки! Да скажите спасибо отцу, в ноги к Старобоку кланялся, амнистию выпросил. Будете по-старому служить.

Ваську словно ветром с нар сдуло.

-- Еще чего! Порядочным пацанам руки крутить!

-- Не бывать тому! -- гаркнул Ванька и рванул рубаху на груди. -- И так теперь приходиться в Шестерках бегать, прошлые грехи замаливать.

Кузьмич потерял дар речи, причем вместе со мной. Затеянная игра вышла из-под контроля. Надзиратель покрылся пятнами и бросился вон. Из коридора донеслось:

-- Бунтовать!!! Да я... Да вам....

Четыре пары глаз уставились на меня. Ванька, стащив с плеч остатки рубахи, обнажил могучий торс и с детской непосредственностью поинтересовался:

-- Ну, как, Пахан, все по "понятиям"?

-- Почти, -- кивнул я и впал в кому.

Оклематься мне удалось лишь к полудню, но едва взглянул на принесенный обед -- пожалел. Кузьмич отомстил жестоко и коварно. Супчик в котелке жиже воды. Вчерашним борщом даже не пахло. В довесок -- по куску черствого хлеба, вместо кваса -- кувшин родниковой воды. Приуныли кореша. Такой обед, в отличие от "блатной" жизни, пришелся им не по вкусу.

У меня засосало под ложечкой и вовсе не от голода. Собаке вместо кости кинь полено, так и та обидится, а тут люди. Муторно сделалось, пришибут же, по моей вине страдают. Взял ложку, хлебнул безвкусного варева, а глаза поднять боюсь.

-- Во, сволочь! -- Выругался Евсей.

У меня голова в плечи вжалась. "Вот оно, -- думаю, -- началось!"

-- Всего три часа, как Фраером стал, а тюремщиков больше извозчиков ненавижу. -- Закончил внук ведьмы. Я аж поперхнулся. Васька услужливо похлопал по спине. При других обстоятельствах можно было подумать, что собирается позвоночник ломать. Но коли сразу не парализовало -- этот жест следовало расценивать как трогательную заботу.

-- Э! Э! Подельник! -- Накинулся Ванька на Федора. -- Ты картоху-то не выбирай! Хлебай как все -- жижу.

-- Что!!! -- Взбеленился Федор. -- За "базар" ответишь? Я что -- себе в брюхо пихаю! Черпаками работать все горазды, нет о Пахане позаботиться, гущу сожрать норовите. И вообще, Шестерки, для Фраеров и Подельников -- не указ!

-- А я че? Я ни че! -- Сконфузился Ванька. -- Для Пахана, пожалуйста, святое дело.

Чудны дела твои Господи. Широким жестом я разделил остатки обеда на пять частей, объяснив, как надо поступать с "общаком".

-- Вот значит, какая житуха у блатных! -- Обрадовался Ванька.

-- А главное -- все по "понятию". -- Поддержал брата Васька.

-- Ничего, кореша, выстоим, -- заверил Евсей. -- После обеда должны гостинцы из дома передавать, всегда так делается.

Громогласное ура сотрясло стены. Только я равнодушно ковырялся в постной баланде. Мне нечего ждать и не от кого.

Евсей оказался прав. Через час появился Кузьмич. Сначала в камеру влез огромный живот, затем рыжие усы и ехидная улыбка. В руках два баула.