Василий Гавриленко - Paradisus

— Можно, Александр Игоревич?

— Входите.

Невзоров стоял у стеллажа с книгами.

— Присядьте, Островцев.

Андрей опустился на стул рядом со столом начальника, чувствуя нарастающее беспокойство. Невзоров был мало похож на директора, образ которого возникает при самом произнесении этого слова.

Он был настоящим атлетом: рослый, грудная клетка широкая, с ясно выраженными мышцами, мощный затылок с коротко остриженными рыжими волосами. Одет в костюм олимпийской сборной России. Невзоров мог бы сниматься в боевиках про русскую мафию…

Александр Игоревич увлеченно изучал какую-то книгу, похоже, позабыв о посетителе. Андрей кашлянул и испугался своей наглости.

Невзоров вернул книгу на полку. Сел за стол, впившись в Островцева голубоватыми глазами. Лицо у директора казалось тусклым, потертым; две продольные морщины вдоль щек придавали ему кисловатое выражение.

— Послушайте, Островцев. Гм… Даже не знаю, как и начать…

Сердце Андрея заныло. Невзоров достал из кармана платок. Неторопливо вытер лоб.

— Да. Не подозревал, что когда-нибудь придется говорить нечто подобное кому-то из сотрудников Подлинного ЯДИ, — Александр Игоревич сделал движение, будто собираясь встать с кресла. — Вы, конечно, в курсе, что наша организация традиционно заботится о моральном облике своих сотрудников?

Андрея передернуло — точно директор говорил не словами, а короткими молниями. Старший сотрудник ожидал чего угодно — только не разговора о моральном облике.

— Простите, Александр Игоревич?

— Островцев, ведь вы все прекрасно поняли: речь о той девушке, с которой вы изменяете жене.

Краска хлынула ни лицо Андрея и тут же отступила, оставив место бледности — большей, чем обычно.

«Они следили за нами».

— Это мое личное дело, — глухо проговорил он, ловя убегающие глаза Невзорова.

— Пока вы работаете в ЯДИ — личных дел у вас быть не может, — директор сделал акцент на слове «пока».

— Где это прописано?

— Островцев, — отчеканил Невзоров, — Еще раз тебя увидят с этой шлюхой — вылетишь, как пробка.

Мозг Андрея заволокла пелена и, перегнувшись через стол до боли в животе, он выкинул вперед кулак — туда, к потной физиономии, враз ставшей ненавистной.

Директор ловко отстранился и, поймав руку Островцева, вывернул ее. Андрей застонал, пытаясь дотянуться до лица Невзорова свободной рукой, почувствовал сильный толчок и вместе со стулом полетел на пол. Тут же тяжесть навалилась сверху — от двух коротких ударов по лицу Островцев потерял сознание.

Когда пришел в себя, директор сидел за столом и вытирал лицо платком.

— Жара, — устало сказал он. — Проклятая жара. Прямо Бангладеш. Даже кондиционеры не справляются.

Кашлянув, Невзоров выпил воды из графина.

— Хотите?

Андрей мотнул головой, замычал, надевая треснувшие очки. Из разбитого носа на белый кафель капала кровь.

— Идите, Островцев, — разрешил Невзоров, глядя, как Андрей поднимается с пола. — Идите и подумайте над нашим разговором. Хорошенько подумайте.

— Я подумаю, Александр Игоревич, — пробормотал Андрей и вышел из кабинета директора.

Голова гудела, как бубен шамана, мысли свернулись в бесформенный комок. Он словно побывал в дурацком фильме либо в глупом сне: только что хотел набить морду директору, а в итоге сам оказался с набитой мордой.

Болезненный смех сотряс Островцева.

«Бред! Просто бред!»

В коридоре никого не было. Прошмыгнув в уборную, Андрей смыл с лица кровь. Скомкал перепачканный халат, бросил в урну.

Сжимая челюсти, Островцев добрел до ОПО.

«Десять тысяч долларов», — сказала в электричке Анюта.

Зачем ей столько? А впрочем, не все ли равно — ей нужны деньги, и ему нужны деньги, всем нужны деньги.

«Они следили за мной. Как за крысой. За крысой! Что же это за организация?».

Андрей присел к столу. На часах — 14.00. Как время пролетело!

«Ничего, мы что-нибудь придумаем. Что-нибудь придумаем».

Островцев взглянул на плотные полки с результатами опытов и в голове почему-то возникли виды Парижа, Нью-Йорка, еще каких-то городов, увиденных по телевизору и на картинках в журналах.

«Придумаем… Завтра».

Змеиное шипение из-под пола, казалось, одобряло его.

Андрей взял портфель и поднялся.

Из столовой доносился запах жаркого, но Островцев, даже не подумав об ужине, проследовал к раздевалке. Натянул плащ и, слегка согнувшись, двинулся к лифту. Рабочий день для него закончился.

В вечернем сумраке подходящая к платформе электричка казалась зеленой гусеницей. Анюта, видимо, устала: не болтала, не лезла целоваться. Сидела на лавке, щелкала семечки. В автобусе она спросила, что у Андрея с лицом; он соврал, что упал с лестницы.