Игорь Харкевич - Мое второе Я

Я растерянно посмотрел на погасший экран, потом пробежал пальцами по клавиатуре компьютера. Встреча корабля, конечно, не самое рядовое явление, но это обычный грузовик, хоть и идет с самой Гаммы, а там какая-то лаборатория, где постоянно что-то взрывается и что-то происходит. Что происходит, никто не знает, включая Кэпа – не тот уровень доступа. Но туда мы частенько отправляем ремонтных роботов, резервные запасы кислорода, оборудование и материалы для ремонта, а оттуда периодически на Землю отправляют трупы в термовакуумной упаковке. Значит грузовик везет что-то ценное, не зря такие меры предосторожности. Уровень чувствительности локаторных батарей – 0,5, это значит, что все метеориты в полмиллиметра величиной будут безжалостно уничтожены на расстоянии до 100 километров. Да еще две дополнительные батареи. Ну и фейерверк сейчас начнется! За прошедшие две недели мы тут намусорили в пространстве изрядно со своей стройкой. Пока я так размышлял, руки привычно летали над пультом управления противоракетной обороны. Кинув взгляд на мониторы, я посмотрел, как развернулась ажурная конструкция резервной лазерной батареи, разошлись в разные стороны лепестки локаторов, и у их основания замигали крошечные яркие точки. Теперь оставалось только ждать прибытия грузовика.

Командный пункт базы находился на глубине почти километра под поверхностью астероида. Наша пятидесятикилометровая бутылка – мы так называли Иду из-за характерной формы – за три года существования базы уже почти на треть была изрыта туннелями и переходами. У специалистов базы даже стали возникать вполне закономерные подозрения, а не изменятся ли параметры орбиты Иды из-за нарушения центра масс. Теперь уже почти полгода, кстати, когда я только прибыл на службу на этот булыжник, весь вывороченный и нерасплавленный грунт складируется аккуратненькими кучками, в строго отведенных компьютером местах. Но я не думаю, что масса астероида сильно пострадала. Взамен вывороченного грунта мы сюда понатащили столько всякого барахла – начиная от пластиковых тарелок и заканчивая станинами горных роботов, что астероид этого даже и не заметил.

Сейчас здесь крупная перевалочная база. Запасы всего, чего только можно, плюс мощная станция радарного контроля и самое главное – запасы обогащенного дейтерия. Правда, храним мы его рядышком, на Дактиле – это спутник Иды, – еще один километровый булыжник, который вращается по удобной стокилометровой орбите. Никто не в восторге от такого соседства, но Земле виднее, где хранить термоядерную взрывчатку. Да и спецы говорят, что взорвать дейтерий проблематично.

Может, оно и так, им виднее. Но с другой стороны, сюда за топливом постоянно прилетают корабли. А это новые лица, новые знакомства, новости. Жизнь здесь не отличается разнообразием. Из ста пятидесяти человек населения базы почти сто из состава объединенных военно-космических сил. Остальные – гражданские ученые и специалисты, из них восемь женщин, из которых пять – жены ученых, оставшиеся три… в общем, знакомится с ними нет никакого смысла. Из развлечений – тренажерный зал и компьютеры. Причем тренажерный зал не развлечение, а насущная необходимость. Так как притяжение Иды чисто символическое, то после полугода невесомости мышцы настолько атрофируются, что прилетать на любую планету опасно для здоровья – ходить надо учиться заново. Для нас, военных, посещение тренажеров обязательно – Кэп следит за этим строго. Ленивые и новички быстро усвоили, что лучше честно прогнать обязательную программу в семь потов, чем потом в семьдесят семь, но в виде дисциплинарного взыскания. А Кэп узнает обязательно – у него в зале видеонаблюдение и компьютерный контроль нагрузок – не спрячешься и не смухлюешь, а смухлюешь – отработаешь десятикратную программу под личным присмотром офицера.

Так что армия, как армия, я за десять лет привык. У нас было так же еще до создания объединенных космических сил и появления проекта освоения пояса астероидов и ближайших планет. А вот гражданских заставить сложно, особенно если какой-то маститый ученый или крупный спец по каким-нибудь элементарным частицам. Прилетал тут к нам один астрофизик, Шкловский, кажется, его фамилия, тоже русский, как и я, разговорились с ним в столовой. Рассказывал, что на Матильде новый радиотелескоп монтируют, она вращается медленно – один оборот почти за две недели, для них это удобно. Так он уже шесть лет в космосе и еще ни разу даже на Церере не был. Говорит, что для него путь на Землю уже закрыт. Организм силы тяжести не выдержит. Но не сильно он расстраивался, было видно, что влюблен человек в свой телескоп, и ничего ему, кроме сигналов с других звезд, не надо. Кстати, это именно он рассказывал, что не зря все-таки гарнизон ОКС на Иде держат. Официально наша главная задача – регистрация всех астероидов Пояса, расчет их орбит и отслеживание местоположения, для этого и существует система радарного контроля из восемнадцати станций. И ракетные, лазерные и кинетические установки для корректировки орбит угрожающих астероидов. Правда, в мою бытность крупных операций не проводилось. Расчистка мусора перед прибывающим кораблем, как сегодня – не в счет. Но Шкловский прозрачно намекал, что все-таки в нашей системе что-то непонятное происходит. Выходящее за рамки нормальных физических законов. И орбиты астероидов, бывает, меняются без видимых причин, и корабли пропадают с радаров, да еще много чего загадочного. Хотя можно все объяснить нормальным ходом событий: астероиды могут раскалываться, сталкиваться, компьютеры могут давать сбои, корабли взрываться – это объяснимо и допустимо. Видимо, человеку надо находить в обычном мире загадки. Не для того, чтобы их решать, а для того, чтобы они просто существовали, будоражили воображение, не давали спать разуму. Без загадочного и непонятного жизнь может стать скучной и пресной, а для увлеченного своей работой специалиста это конец творческой жизни. А с другой стороны, космос есть космос. Никогда мы его до конца не постигнем и не изучим. Всегда останутся загадки и вопросы, на которые нужно находить ответы, которые будут создавать новые вопросы, и так до бесконечности.