Андрей Посняков - Варвар - Воин Аттилы. Корона бургундов. Зов крови

– Аой! Аттила-а-а-а!

Снова раздался звон удара, полетели искры. Враг целил в шею, в лицо, вообще в голову – ведь шлем Радомира состоял лишь из нескольких железных полос. Впрочем, и за этот спасибо – без шлема ты сразу покойник. Вместо щита в левой руке верзилы был кинжал, причем рукоятью вперед – разбойник выбирал момент, чтобы метнуть.

Как и нужно в бою, Родион видел все сразу, единым четким силуэтом – и самого врага, и оба клинка в его руках. Удар, отскок, отвод. Отбивка – контратака… Теперь вновь отскочить, окинуть быстрым взглядом пространство вокруг себя – не угрожает ли другая опасность? Нет, все в порядке, братцы-словены четко держат фланги, бьются прекрасно, любо-дорого посмотреть, да некогда, с этим здоровяком шутки плохи.

В очередной раз верзила первым нанес удар и продолжал наступать без остановки, с короткими быстрыми замахами. И все же Родион видел, что держать кинжал тому надоело и он стремится закончить схватку одним броском. Не собираясь больше принимать навязанный стиль боя, Родион прикинулся, будто готовится сделать выпад, уклонился влево – и в этот момент разбойник наконец метнул кинжал. Готовый к этому Родион резко пригнулся, одновременно перебрасывая скрамасакс в левую руку. Кинжал пролетел над головой, а он мгновенно нанес удар снизу, вложив всю свою силу. Разбойник взвыл по-волчьи – уж не он ли выл вчера ночью в ельнике? Удар-то пришелся под панцирь, в пах; лицо разом побледнело, глаза выпучились, потом закатились… Едва юноша выдернул меч, фонтаном хлынула кровь пополам с мочою, видать, проткнул мочевой пузырь. Жуткий вой оборвался, и мертвый враг, выронив меч, повалился наземь.

– Аой, гунны! Аой! Аттила-а-а-а!

Радомира замутило, но времени на переживания не было – перед ним возникли, как из-под земли, еще двое разбойников, со щитами, один с копьем, другой с дубиной.

– А ну-ка, пригнись, парень! – закричали откуда-то сзади, и он едва успел послушаться.

В-вуххх!

С шумом пронеслась над головою секира; разбойник выставил щит, но тот разлетелся вдребезги под сильным ударом, а лезвие секиры вонзилось прямо в лоб. Лицо разбойника тут же окрасилось кровью.

– Аой! Да поможет нам Свентовит! – радостно кричал Истр, одолевший-таки своего противника.

Родион поискал глазами Тужира, но нашел только голову и руки, торчавшие из-под груды тел. Глаза парня были закрыты.

– Братец! – Не обнаружив близкой опасности, Радомир бросился к упавшему.

На помощь тут же поспешил Истр, и вдвоем они вытащили Тужира, отволокли подальше. Битва, оказывается, почти закончилась, разбойников отогнали, только в теснине еще сражались, да сверху, на склонах, слышались быстро удалявшиеся крики.

– Тужир, ах, братец! – причитал над телом Истр, в глазах его стояла скорбь.

– Ну-ка, отодвинься… – Нагнувшись, Родион проверил пульс, потом улыбнулся и похлопал павшего героя по щекам.

Юноша тут же открыл глаза и с удивлением осмотрелся.

– Жив! – Истр пнул родича в бок. – Раз жив, так вставай. Чего зря валяться-то?

– Истр! Радомир, брате!

Тужир быстро поднялся, пошатнулся, и Родион подхватил его под руку:

– Что, на ногах не стоишь?

– Голова болит, – пожаловался подросток. – Прямо раскалывается.

Радомир присмотрелся:

– Ого, да у тебя тут синяк неслабый. Чем приложили?

– Палицей… или дубиной. Аж шлем слетел. Пойду-ка поищу…

Парнишка нагнулся, но его тут же вырвало. А при виде этого – и Родиона. Никак он не мог привыкнуть к тому, что надо убивать, если не хочешь быть убитым.

А вокруг орали, смеялись, плакали, прославляли вождя. Победа, победа! Аой, Аттила, аой!

Зима 451 года. Паннония

Старая римская провинция Паннония уже почти вступила в пору весеннего расцвета и была очень красива: после сугробов и вьюг ее горы и холмы с вишневыми садами, долины, покрытые нежной зеленой травою, казались сказкой. Едва верилось, что это не видение – но можно было на самом деле поваляться на траве, вдохнуть аромат первых цветов. Или они здесь и не переставали цвести всю зиму?

Не менее удивил и город под названием Виндобона. Честно говоря, Родион представлял себе «ставку великого Аттилы» совсем иначе. Во время трудного перехода и на привалах он рисовал в своем воображении нечто похожее на монголо-татарские орды – неисчислимые тумены всадников, кибитки, разбросанные юрты, щиплющие траву табуны, отары, костры.

Да, это все тоже имелось – и табуны, и овцы, и всадники. Только вот предводитель «дикой орды» почему-то предпочитал жить не в юрте, а в городе, как и большинство нынешних «гуннов», сохранивших очень мало общего с узкоглазыми сынами далеких степей.