Юрий Корчевский - Знахарь из будущего. Придворный лекарь царя

Никита все видел и слышал, поскольку его повозка была четвертой с головы обоза. Ей-богу, смешно слушать, как серьезные мужики спорят, кому из них проезжать первым. Уступать никто не хотел: как же, его роду триста лет, а вперед проедет какой-то вертопрах, у которого в роду никто выше стольника не поднимался.

Обоз каждого боярина вытянулся на дороге на версту, не меньше. Ведь кроме повозок с провизией, слугами, лекарями, прачками и прочим людом двигались верхами личные княжеские дружины. Они состояли еще из детей боярских, с боевыми холопами.

В обозе шло еще десятка три телег с овсом для лошадей. Одной травой, которая только что пробилась, лошадь не прокормишь, пучить будет. Лошади овес нужен.

Колонна двигалась медленно, с остановками. После первой же ночевки большая часть войска, передвигавшегося верхами, ушла вперед. Да оно и лучше – пыли меньше. И так, поднимаемая сотнями колес и тысячами копыт, она висела облаком над дорогой, проникая везде – в одежду, в поклажу, заставляла чихать людей.

Русские войска осаждали Смоленск не один месяц. Смоленск – город старинный, город-крепость с мощными укреплениями не раз на своей истории менял принадлежность. То он под Москвою был, то к Литве отходил, то к полякам, но веру сохранял православную.

Войско Никиту не интересовало – не воин он был по призванию. Войска всегда источник травм, ранений, массовых эпидемий. Скученность людей высока, гигиена низкая, воду пьют некипяченую, переносчиков инфекций вроде крыс и мышей полно. С медицинской точки зрения война – эпидемия смерти.

В русский лагерь они прибыли через несколько дней.

Шатер, приготовленный царю, был поистине достоин самодержца. Огромный, из нескольких отделений, он был застлан коврами. В центре – большой зал, раскладной стол с огромной картой на выделанной коже быка. Внутри и снаружи – стража. Рядом – шатер с кухней царской, обочь – шатер с прислугой. А в рядок, в трех десятках шагов – шатры царедворцев.

Для воевод прибытие многочисленных сановников – лишняя головная боль, неразбериха. Не столько воевать надо, сколько заботиться об охране да исполнять зачастую нелепые приказы. А сановники, пороху не нюхавшие, так и норовили на передовую на коне картинно выехать, удаль свою перед царем показать. И невдомек им, что канониры вражеские несколькими выстрелами из пушек башку неразумную оторвать напрочь могут.

Никиту поселили в шатре неподалеку от Елагина. Пребывал он там один, поскольку шатер готовился под полевой лазарет, однако раненых и больных холопов пользовали «лечцы» из армейских обозов.

Пока активных боевых действий не велось, обе стороны высылали лазутчиков, и нескольких удалось захватить в плен. Они рассказали, что стены крепости изрядно разрушены, почти не реконструировались со времен осады крепости Шеиным и зияют провалами, что обороной крепости ведают воевода Обухович и полковник Корф. А еще – узнав о приближении русского войска, бросил знамя в своем доме и сбежал в Варшаву главный военный – хорунжий Смоленска Ян Храповицкий. Сразу же за ним уехали многие шляхтичи, бросив город на местное ополчение и польских пехотинцев. Защитников крепости набралось едва ли три с половиной тысячи при пятидесяти пяти пушках.

Взбодренный сведениями, полученными от пленных, Алексей Михайлович приказал воеводам окружить крепость войсками, что с усердием было исполнено. Ставка царя располагалась на возвышении – Девичьей горе, откуда крепость была хорошо видна. Царем был отдан приказ стрелять из пушек, разрушая стены, башни, а главное – ворота. Пушки грохотали несколько дней, и немало защитников погибло от ядер и обрушения стен.

Несколько же дней поляки отвечали пушечным огнем, который потом стал ослабевать ввиду нехватки пороха. Несколько раз русские ходили на приступы, но полякам удавалось успешно отбиваться. После одной из таких атак к «лечцам» и Никите привели удивительных пострадавших.

Когда стрелецкий полк пошел на штурм стен, поляки сбросили на них десятки ульев. Разозленные пчелы начали жалить стрельцов, которые в панике бросились назад. Такого количества ужаленных Никита никогда не видел.

К его лазарету выстроилась очередь. Он вытаскивал пинцетом вонзившиеся в кожу жала, обрабатывал воспаленные места переваром. И самым противным было то, что пчелы заползали под доспехи, внутрь шлемов, ползали и жалили там. А попробуй в бою снять кирасу! Даже прихлопнуть пчелу рукой было невозможно.