Саба Тахир - Факел в ночи

У меня перехватило дух, когда в руке блеснула маска Элиаса. Курьер из Кауфа сообщил, что Элиас и несколько сотен беглецов-книжников, сбежав из тюрьмы, исчезли в Лесу Забвения. За ними погнались дюжина солдат Империи, но на следующее утро у границы Леса обнаружили их искалеченные тела. С тех пор о беглецах больше ничего не слышали. Возможно, жизнь моего друга унесла мортроза, или же это сделал Лес. А может, он нашел какой-нибудь способ избежать смерти. Как его дед и мать, Элиас всегда обладал сверхъестественной способностью выживать тогда, когда любой другой непременно умер бы.

Но теперь это не имело значения. Он ушел, и та часть моего сердца, где он жил, тоже была мертва. Я сунула маску в карман. Я найду для нее место в своей комнате.

Затем я направилась во дворец, держа под мышкой подарок для Ливи и обдумывая по пути то, что сообщил Авитас: «Комендант присматривала за мной в Блэклифе, потому что это была последняя просьба отца. По крайней мере, так я подозреваю. Она никогда в этом не признавалась. Я попросил Коменданта поручить мне следить за вами, потому что хотел через вас узнать об Элиасе. Я знал о нашем отце лишь то, что рассказывала мать. Ее звали Ринация. Она говорила, что мой отец так и не стал тем, кем его учили быть в Блэклифе. Она говорила, что он всегда оставался добрым. Хорошим. Долгое время я думал, что она лгала. Я никогда не был ни добрым, ни хорошим, поэтому считал, что это неправда. Но может, я просто не унаследовал лучшие черты отца. Может, они перешли к его другому сыну».

Я, конечно, поругала его – следовало рассказать мне об этом раньше. Но когда гнев и сомнения улеглись, я поняла, зачем могут понадобиться эти сведения: вот и прореха в броне Коменданта. Оружие, которое я могу использовать против нее.

Охрана дворца, нервно переглянувшись, пропустила меня в императорское крыло. Я начала искоренять врагов Империи, и в первую очередь – здесь. Маркус может гореть в аду, мне на него плевать, но Ливия, будучи его женой, подвергается опасности. Его враги будут ее врагами, а я не могу потерять сестру.

Лайя из Серры так же сильно любила своего брата. Впервые за все время, сколько ее знаю, я поняла эту девушку.

Я нашла сестру на балконе, выходящем в частный сад. Фарис и еще один гвардеец стояли на страже, скрываясь в тени в дюжине футах. Я говорила своему другу, что ему необязательно принимать этот пост. Охрана восемнадцатилетней девочки – определенно не самое завидное назначение для гвардейца Кровавого Сорокопута.

Но он ответил: «Если мне придется убивать, то я бы предпочел сделать это, кого-нибудь защищая».

Он кивнул в знак приветствия, и сестра подняла на меня глаза.

– Кровавый Сорокопут. – Она встала, но не заключила меня в объятья, не поцеловала так, как делала когда-то, хотя я знала, что она этого хочет.

Я коротко кивнула в сторону ее комнаты. Я хотела с ней уединиться.

Моя сестра повернулась к шести девушкам, сидевшим с ней рядом, три из которых были темнокожие и желтоглазые. Когда она впервые написала письмо матери Маркуса, попросив, чтобы та отправила трех девушек из их большой семьи ей в компаньонки, я поразилась, как и все патрицианские семьи, которых она обошла вниманием. Плебеи, однако, до сих пор это обсуждали.

Девушки – и плебейки, и патрицианки – по просьбе Ливии вышли. Фарис и второй гвардеец последовали за нами, но я отмахнулась от них. Мы с сестрой вошли в ее спальню, и я положила на кровать новогодний подарок, наблюдая, как она его открывает. Когда свет блеснул на богато украшенной серебряной раме моего старого зеркала, она охнула.

– Но это же твое, – промолвила Ливия, – мама…

– …Хотела бы, чтобы оно стало твоим. Ему нет места в комнате Кровавого Сорокопута.

– Оно такое красивое. Не повесишь ли ты его для меня?

Я вызвала слугу и велела принести мне молоток и гвозди, затем сняла старое зеркало Ливи и заткнула прятавшийся под ним глазок в стене. Шпионам Маркуса придется проделать новое отверстие, но хотя бы сейчас мы с сестрой могли поговорить без посторонних ушей.

Пока я вбивала гвоздь, она присела рядом со мной на стул у туалетного столика. Понизив голос, я спросила:

– Ты в порядке?

– Если ты о том же, о чем спрашиваешь каждый день после свадьбы, – Ливи подняла бровь, – то да. Он не трогал меня с первой ночи. Кроме того, тогда я сама к нему пришла. – Она вздернула подбородок. – Я не позволю ему думать, что боюсь его, не важно, что он делает.

Я подавила дрожь. Жить с Маркусом, быть его женой – вот такая сейчас жизнь у Ливи. Мое отвращение и ненависть к нему еще больше ее усложнят. Она не говорила мне о брачной ночи, и я не спрашивала.