Виктория Гетто - Исход

– Узнал наконец, – смешливо ворчит зверёныш, оскаливая свои акульи зубки в три ряда.

– Я назад ехал, останавливался. Тебя не было.

– Дела, – пожимает он плечами, совсем как мы. И облизывается: – Но окорок вкусный был!

– Чай, императорский, – повторяю я его жест, и мы оба смеёмся. – Куда пропал-то, ушастый?

Он строит хмурую мордочку. Удивительно, но я прекрасно чувствую все его эмоции. Зверёк наигранно обидчиво говорит:

– И ты туда же? Думаешь, мы виноваты, что нас такими создали?

– Кто? – незамедлительно следует мой вопрос.

Так же стремительно получаю ответ:

– Природа, человек. Эволюция.

– Понятно…

– Не о том думаешь.

– А о чём мне надо думать?

– Как тебе довести своих спутников до края земли.

– Доберёмся.

Тарах щурится:

– Не уверен. За тобой гонятся. Причём конкретно за тобой. Заинтересовал ты Океанию. Очень заинтересовал. Машиной своей. Оружием. Поведением. Нуваррой. Не любят тамошние управители тех, кто сильнее и умнее их. Вот и…

Я подаюсь вперёд:

– Хочешь сказать, что и вторжение из-за меня?

Зверь машет лапкой:

– Нет. Просто совпало. Они давно точат зубы на материк. На юг им не пробраться. А вот эти места… – обводит лапой вокруг себя, – давно их привлекают. Ищут Храм Змееголового бога. – Вздыхает. – Давно, однако, ищут.

– И дураки. Он у нас, на Новой Руси.

Ушастик снова весело щурится:

– А я знаю. Я всё знаю, что ты знаешь.

Теперь мой черёд сузить глаза:

– Кажется, я знаю, почему вас считают местным ужасом.

Он смеётся, широко разевая пасть:

– Ага. На самом деле мы никого не трогаем. Люди сами убивают друг друга. Потому что мы им приказываем. А потом внушаем, что это сделали мы. Хорошая у вас, людей, поговорка: у страха глаза велики. Нам в голову и тысячной доли не может прийти того, что вы, люди, о нас себе напридумывали.

– Верю. А я, значит, внушению не поддаюсь?

Зверёк грустнеет:

– Вы, земляне, другие. Потому мы можем с вами только разговаривать. Вот так, как сейчас. Во сне. И всё.

Протягиваю руку, чешу ему за длинными ушами. Зверь довольно урчит, потом жалуется:

– Знаешь, как обидно? Мы по натуре существа общительные, добрые, ласковые. А нас всё время обижают. Вот и привыкли защищаться, как можем…

– Мы, русские, тоже такие. Всем всегда готовы помочь, выручить, а наши враги этим пользуются и ездят на нашей шее, как на лошади.

– Понимаю, человек. Очень хорошо понимаю. Но вижу, что тебя интересует Храм? Хочешь узнать, что в нём такого?

– Хочу. Если можно, конечно.

– Можно. Тебе – можно. Помнишь холм, из которого вы раньше выходили?

– Разумеется! Только что в нём толку? На Землю же мы не вернёмся?

Тарах снова смеётся.

– Хе-хе… Сколько там глобусов было?

– Двадцать четыре.

– Вот! – Он поднимает кверху лапу с выставленным назидательным жестом когтем вверх. – Если голову статуи повернуть к другому глобусу, то холм выведет в мир, изображённый на карте. Понял?

Я буквально подскакиваю на камне:

– Ты серьёзно?

Он высовывает язык:

– Бу тебе! Мы, гарахи, никогда не врём. – Снова грозит когтем. – Только не проболтайся раньше времени.

– А когда это время наступит?

– Сам поймёшь.

Начинает мерцать.

– Всё. Устал. Пора мне.

– Рад был тебя увидеть.

– Я тоже.

– Ещё встретимся?

Он снова смеётся.

– Разумеется. Мой дом тебе по пути. Хотя… – Мрачнеет, прислушиваясь. – Не уверен… Твои враги в… – Мгновенно прикидывает: – До них полсотни ваших километров. Но каждый день они отыгрывают десять. Вот и считай. Твои сюрпризы хороши. Но солдаты Океании боятся своих командиров куда больше тебя и даже нас.

– А не хочешь нам помочь?

Тарах мотает головой так, что уши разлетаются в стороны, и мне невольно, несмотря на услышанное, становится смешно. Снова протягиваю руку, чешу ему за ними.

– Понял. Мощности не хватает.

Тот уныло отвечает:

– Угадал. Ладно. Удачи тебе. Торопи своих. Мы вас не тронем.

– И тебе удачи. Встретимся – с меня окорок.

– Лучше бы шоколадку дал.

Беспомощно развожу руками:

– Давно уже кончился…

– А если привезут?

– Без вопросов.

– Ловлю на слове. Я приду, – обещает он и спохватывается: – Всё. Пора. – И исчезает…

Я открываю глаза и смотрю на светящийся в уже проснувшемся солнце оранжевый потолок палатки. Вот тебе и сон. Гараху я верю. Не зверь он, скорее всего. А Древний. Слышал я нечто подобное. От умных людей. Оказывается, не врали… Сажусь на матрасе, смотрю на часы. До подъёма ещё тридцать минут. В оранжевом свете хорошо видна внутренность плотика. Ого! Это что такое? Матрас Аоры и Юницы придвинут вплотную к моему, образуя общую поверхность. Дочка лежит посередине. Баронесса – справа. Каждый на своём месте и под своим одеялом. С чего бы это? Она же меня ненавидит, по её словам.