Владимир Тимофеев - Три кварка (из 2012 в 1982)

Огорчает одно – о том, чтобы «предохраниться», и думать забыл. Банально крышу снесло. Ну да чего уж теперь, что сделано, то – сделано. Снявши голову, по волосам не плачут. И вообще, повинную голову меч не сечет. Не факт, что ЭТО обязательно произойдет, причем, с первого раза. Иные, бывает, годами тужатся, а результат – ноль. Хотя случается и обратное: в щечку всего лишь поцеловал и сразу в дамки. Точнее, в папки и мамки. Смешно, скажете? Ну да, кому-то смешно, а мне, прямо скажем, не очень…

Что думает об этом Лена, не знаю. Наверное, вообще не думает. Вижу, что сейчас ей и впрямь… хорошо и «лишними» мыслями она нисколечко не заморачивается. Перестает, наконец, буровить взглядом вагонку, томно потягивается и поворачивается ко мне, в глазах – шаловливые искорки. «Шо? Опять!?» Не-е, так дело не пойдет, второй «подвиг Геракла» надо как следует подготовить. Не все коту масленица, а кошке – кот. Извини, милая, но пять минут ты мне все-таки дай, иначе – позор на мои «седины», никакой «бес в ребро» не поможет. Красавица моя едва заметно вздыхает, слезает со стола, начинает собирать вещи. В смысле, сорванную в порыве страсти одежду.

Трусики болтаются у нее на левой ноге, но она их будто не замечает. Подходит к топчану, присаживается на корточки, находит бюстгальтер. «Импортный». Выпрямляется, опускается коленями на пол, с удрученным видом рассматривает разодранные «кружавчики». Господи! Ну что у нее за фигура! Богиня, блин, мать-перемать! Глаз от нее оторвать не могу и… кажется, у меня опять… начинается…

А ведь, ей-богу, никак предположить не мог, что все у нас с ней будет именно так, поскольку начиналось все чинно и мирно. Почти как в ясельной группе…

…Вхожу в вагончик, но дальше порога меня не пускают.

– Я полы помыла, – заявляет Лена. – Не натопчи.

Опа! Когда это она успела-то? И вообще, нафига? А, впрочем, какая разница? Пол влажный, и это хорошо. Люблю ходить босиком по свежевымытому линолеуму, оставляя на нем «воровские» следы.

Скидываю обувку, следом за ней носки. Шлеп, шлеп, шлеп – чапаю по полу, наслаждаясь «свободой естественного поведения».

«Ну все. Сейчас она ка-ак даст мне тряпкой по шее! А я ка-ак увернусь! А потом ка-ак…»

Нет. Лена лупить меня тряпкой не собирается. Наоборот, глядит с восхищением, а потом выдыхает:

– Здо́рово! Я так тоже хочу.

На ногах у нее какие-то розовые тапочки (откуда она их взяла, фиг знает, может, купила по случаю, когда на работу спешила). Бац! В угол летит левый тапок! Бац! Правый летит туда же, но до цели так и не долетает.

– Ой! Прости, Андрей, я нечаянно, – Лена прикрывает ладошкой рот, едва сдерживаясь от смеха.

Качаю головой и потираю «ушибленный» тапком лоб. Девушка под моим укоризненным взглядом смущается и принимает виноватый вид. «Елы-палы, прямо пионерлагерь какой-то. Или вообще – детский сад».

Куртку с себя моя красавица уже скинула, оставшись в джинсах и свитере машинной вязки. И то, и другое, как сказали бы в девяностые, «в облипочку». Достоинства фигуры эти одеяния больше подчеркивают, чем скрывают. Недаром ведь меня словно пыльным мешком по голове треснули, когда я Лену первый раз в этом прикиде узрел. Да еще когда она изогнулась перед теодолитом так, что… что… короче, выглядела она в тот момент «охренеть не встать». Наповал била. Один залп и сразу накрытие. Впрочем, первое впечатление уже прошло, надо идти дальше. В смысле, дальше разоблачаться.

Все необходимые меры для этого я уже принял – незаметно для Лены щелкнул клавишами установленного под окном масляного обогревателя. На улице сейчас градусов двенадцать-пятнадцать, в вагончике – около двадцати, в свитере девушке вполне комфортно. Пока комфортно. Так же как и мне в ветровке. Однако всем в мире известно: комфорт понятие относительное. Посмотрим, что будет дальше, когда обогреватель как следует «раскочегарится».

Пока разогревающие помещение киловатт-часы превращаются в градусы, мы с Леной сидим за столом и пытаемся по быстрому «сообразить» исполнительный чертеж на фундаменты.

Стол в прорабской почти ничем не отличается от себе подобных из будущего. Такое же самопальное подстолье из досок, такой же лист фанеры вместо столешницы. Две четыреста сорок на тысячу двести двадцать, толщина двадцать один или около этого. Разница лишь в самой фанере. В двадцать первом веке она, как правило, ламинированная, здесь – шлифованный «бакелит».

Бытовка тоже почти такая же, как те, к каким я привык в девяностых-двухтысячных. И по размерам, и по внутреннему оснащению, и по отделке. Вагонка на стенах и потолке, линолеум на полу. Небольшой тамбур, сбоку от него мини-склад, рукомойник, вешалки, ведра. Дальше – топчан «для снятия синдрома усталости» при подписании «форм 29»  [58] Форма М-29 – отчет о расходе основных материалов в строительстве в сопоставлении с расходом, определенным по производственным нормам. и актов сдачи-приемки. Потом стол, на котором: чертежи, бумаги, канцелярские принадлежности, запасные щетки для дрели, подшипник от старой лебедки, пустой граненый стакан… Во главе стола – стул для «хозяина», вдоль стен – лавки для всех остальных. Возле окна: с одной стороны – тумбочка, с другой – несгораемый шкаф. На шкафу – четыре белые  [59] Белые каски на стройке носят, как правило, инженерно-технические работники и представители администрации. каски, одна из которых – Ленина. Конечно, не в том смысле, что это – собственность «вечно живого» вождя мирового пролетариата, а в том, что сегодня в ней щеголяла Лена Кислицына.