Владимир Тимофеев - Три кварка (из 2012 в 1982)

Короче, в общежитие мы с Шурой вернулись усталые, но счастливые: поработали хорошо, план выполнили, благодарность от мастера получили, кирпич никому на голову не упал, можно готовиться к новым трудовым свершениям. Синицын первым делом направился в душ смывать с себя строительную пыль, а я, ополоснув по-быстрому морду и руки, рванул в столовую, надеясь успеть до закрытия.

Увы, основательно поужинать мне так и не удалось – горячее в общем зале закончилось, пришлось довольствоваться салатом и булочками. Прикупив в буфете баранок, чтобы было с чем чай вечером сообразить, возвратился в общагу. Шурик заперся у себя в комнате, ломиться к нему я не стал. Пущай отдыхает.

Бросив баранки на стол, не раздеваясь плюхнулся на кровать, размышляя, чем бы занять натруженные за день мозги и другие не менее «ценные» части моего организма. После непродолжительной медитации решил побренчать на гитаре, а заодно припомнить те песни, которые вот-вот должны были зазвучать с магнитофонных лент и пластинок. Где-то в тумбочке у меня, кстати, валялся «песенник». Тетрадь в зеленом дерматиновом переплете объемом 96 листов и ценой 44 копейки. В нее я завсегда записывал слова и аккорды. Типа, чтоб не пропало, если внезапно – склероз или, гы-гы, амнезия. Или вот как сейчас – чтобы зафиксировать на бумаге то, что еще не случилось.

Тетрадку я нашел в нижнем ящике, на самом дне, заваленную «канцелярским» хламом. Там, куда запихнул ее по прибытии на учебу и где она пролежала без движения целых пятнадцать дней.

«Странно даже, что только сегодня про нее вспомнил. К чему бы это?»

Слегка пожурив себя за забывчивость, улегся опять на кровать, пристроил на брюхо гитару и раскрыл «песеннник» на самой первой странице. Или на последней – тетрадка с обеих сторон одинаковая, не узнаешь, пока не откроешь. Зато уж когда откроешь…

«Нихрена себе музычку отлибреттили!?»

Я вглядывался в написанный синицынским почерком текст и тихо обалдевал.

« Привет, Андрей. Послание твое получил 9.09.2012 г. Направляю обратное. Если ты сумел его прочитать, ответь тем же способом, через портфель. Синицын. 12.09.2012 г. Пы. Сы. Михаил Дмитриевич в курсе случившегося. Он тоже передает тебе привет ».

Свое второе по счету послание в будущее я написал сразу и без особых раздумий. Растекаться «мысью по древу» желания не было: сказали «просто ответь», ну я и ответил. Коротко и сердито. Типа, «сижу на дереве с рацией, курю бамбук, жду указаний из Центра». Короче, уже через минуту «письмо» было готово, оставалось лишь отправить его адресату. То есть запихнуть бумагу в Шурин портфель.

Увы, провернуть это дело по быстрому не удалось.

Когда я, воодушевленный внезапно открывшейся перспективой межвременной связи, заглянул в соседнюю комнату – с баранками, сахаром и предложением соорудить чайку – то обнаружил там своего друга в самом что ни на есть «творческом» состоянии. Синицын, закатив глаза к небу, лежал на кровати и рассматривал потолок. В зубах у него был зажат карандаш, под мышкой – портфель, в руках – книга. «Физика элементарных частиц», если верить обложке. На полу около койки валялись два тома Ландавшица  [56] Л.Д. Ландау, Е.М. Лифшиц, «Краткий курс теоретической физики». и сборник лекций по физкинетике.

Подняв последний и полистав его для приличия, я хмыкнул и поинтересовался:

– Чего это тебя вдруг на статЫ потянуло? Это ж как минимум четвертый курс.

Шурик перевел взгляд на меня, вынул изо рта карандаш и почесал им в затылке:

– Да вот, понимаешь, про кварки решил почитать. Сам удивляюсь, как у меня раньше руки до этого не доходили. Очень уж интересная тема, особенно в плане конфайнмента и вероятности распада структуры…

– Ха! Решил-таки попробовать развалить протон?

– Протон. Скажешь тоже, – фыркнул в ответ Синицын. – Ты, Андрюх, лучше вот это послушай.

Он прочитал вслух какое-то утверждение из учебника, потом опроверг его, потом выдал на-гора пару собственных мыслей, потом соскочил с кровати, схватил лежащий на столе тетрадный листок и принялся рисовать какие-то формулы, попутно их объясняя…

Разговор наш продлился почти до полуночи. Шурик развивал собственную теорию строения вещества, я всячески его поддерживал, задавая тупые и не очень вопросы. Он с жаром на них отвечал, вырывал из тетради очередной лист, чертил на нем какие-то схемы, зачеркивал, снова чертил. За время беседы мы успели «уговорить» шестнадцать стаканов чая, связку баранок и целую банку сахара. Я все ждал, когда же, наконец, этому «теоретику» приспичит по малому и у меня появится шанс засунуть в портфель записку-послание. Увы, мой приятель оказался стоек к подобным проявлениям плоти. Исследовательский пыл нивелировал поток вливаемой в организм жидкости, и в итоге мне пришлось констатировать крах всех усилий, направленных на временное выдворение друга из комнаты.