Максим Лагно - Чёрная волна

Совет пришёл к решению, что веспы ещё не проявили себя ни враждебно, ни дружелюбно, а это знак того, что люди островов подверглись неизвестному испытанию, которое, само собой, предвосхищало конец времён, о котором твердил каждый шаман, возвращаясь из неподвижного странствия с помощью магического сока делиранта.

Хавьер и не представлял, что именно он станет первым человеком, на которого укажут веспы, раскрывая свою сущность…

ПРОДАЖНАЯ ТВАРЬ

Иван Лавинь, шеф-капитан Первого Отделения Жандармерии, с презрением смотрел на своего младшего брата. Тот сидел напротив его стола на неудобном стуле для посетителей. Иван специально сделал сидение стула покатым, чтобы посетители не засиживались.

Ерофей Лавинь был младше Ивана на семь лет, но выглядел старше на все двадцать. Волосы седой бородёнки остро топорщились, как намагниченная металлическая стружка. Осунувшееся лицо, красные глаза и мелкие нервные движения пальцев дополняли образ несчастного пейзанина, потерявшегося в столице Империи.

Запущенный вид брата подтвердил подозрения Ивана в том, что Ерофей продолжал «собственное расследование», то есть шлялся по улицам Моску, заглядывал в бандитские притоны, о расположении которых вычитал в криминальной хронике.

Бандитскими эти притоны были лишь в воображении журналистов. На самом деле Ерофей бродил по дешёвым кабаре, нарываясь на неприятности. Царапины и ссадины на лице указывали на то, что охранники, устав от плохо одетого пейзанина, который задавал посетителям странные вопросы о мёртвых девочках, отрабатывали на нём боксёрские приёмы, а потом выкидывали за дверь.

Ерофей поднялся со стула для посетителей и сделал шаг вперёд. Грязная одежда колыхнулась на нём, как простыня на трупе:

– Иван, я не должен был… Прости.

Иван откинулся в кресле и брезгливо поглядел на брата:

– А ну сядь обратно, слышишь?

Вены на тощей шее Ерофея вздулись от волнения:

– Ты не имеешь права судить. Я не могу сидеть, когда… – Вены сдулись, Ерофей поперхнулся словами и послушно сел.

Теперь Иван Лавинь резко поднялся с кресла. Поправил белый ремень мундира – из-за выросшего живота, ремень постоянно спускался куда-то вниз, в ту зона тела, которую шеф-капитан давно уже не видел. Уперевшись кулаками в стол, Иван Лавинь перегнулся через него, приблизившись лицом к брату. Тот отпрянул и качнулся на стуле.

– Когда что? – зловеще переспросил Иван, зная, что тон его голоса пугал брата.

– Когда… всё неясно. Где моя девочка? Её нет, её не ищут…

– Мне показалось, или ты обвиняешь меня в чём-то?

Ерофей сипло выдавил из себя «нет». Но тут же вскочил и грохнул кулаком по столу:

– Да, чёрт побери, обвиняю! Люди пропадают сотнями, а вы… ты…

– Что мы? Что я?

– Вы сидите и ничего не делаете. Продажные твари! Я сам собрал информацию о дочери. Я за неделю сделал больше, чем всё ваше продажное отделение.

Перегнувшись через стол, шеф-капитан коротко и быстро ударил брата в челюсть.

Ерофей мгновенно успокоился.

Стул под ним словно приобрёл ещё большую наклонную поверхность. Хватаясь за столешницу, Ерофей повалился на пол, утягивая за собой бумаги и шнур ординатёра. Иван спокойно придержал экран и вырвал шнур из рук брата.

Потирая ушибленную кисть, Иван поднялся и обошёл стол. Пнул Ерофея:

– Вставай. Встань, я сказал.

Мотая головой, брат поднялся и косо сел на стул. Сплюнул кровь и поднял голову:

– Сука… гад… имбециль.

Иван ухватил Ерофея за волосы и повернул его лицо к себе:

– Теперь слушай.

– Дармоеды… шлюхи в законе…

Иван рванул брата за волосы. Тот закричал и схватился за его руку, не решаясь применить силу. По опыту знал, что будет только хуже.

– Слушай меня, дурак. Оленька – моя племянница. Я не претендую, что её пропажа подействовала на меня так же, как и на тебя. Ты отец, твоё горе безгранично. Но не смей, слышишь, не смей говорить, что я ничего не делаю! Понял?

– П-понял… отпусти волосы.

В ответ Иван дёрнул седые вихры брата:

– Ерофей, прекращай бухать и фантазировать, что ты ведёшь расследование. Ты фермер, а не сыщик. Всё кончится тем, что тебя грохнут в каком-нибудь кабаре, где, если и пропадают люди, то по вполне ясным причинам.

От боли и унижения у Ерофея потекли слёзы. Он держался за руку брата, боясь новых рывков за волосы.

– Я… я не могу ничего не делать. Кроме того, у меня есть результат.

Не отпуская волос, Иван подвинул к Ерофею табло с его личным делом: