Максим Субботин - Сердце зимы

Дорф вскинул руку в тот момент, когда Миара как раз собралась плюнуть на все и устроить хоть короткий привал. От запаха серы чудовищно разболелась голова, глаза постоянно слезились. Разведчики остановились: первые по цепочке передали последним, что именно насторожило Дорфа. Миара, шедшая третьей, протиснулась между мужчинами вперед.

Коридор закончился неожиданно. Стены разошлись, влились в пещеру. Ее чернота казалась не слишком плотной, потолок нависал совсем низко, был таким же гладким, как стены, будто кто-то нарочно стер в пыль все острые выступы и избавился от того странного мха, который преследовал путников всю дорогу. Последний не причинял никаких неудобств, кроме разве того, что в его слизи испачкались абсолютно все.

В стене, рядом с входом в пещеру, Миара заметила пустой держатель для факела.

– Чудн о , – протяжно сказал Дорф и первым зашел в горный «зал». – Гляну, что там.

Миара пожалела, что с ними нет Раша. Вот уж кто никогда бы не пропустил ловушку или неосторожно лежащий камень. До того, как отряд разведчиков зашел в Хеттские горы, таремка успела наслушаться про ужасных огненных тварей, про пламя, выбивающееся прямо из-под земли, про непогребенные души погибших смельчаков и врата в обитель мертвых. И ни слова про обитаемые пещеры.

Пламя факела в руке Дорфа немного распугало тьму. Пещера оказалась не такой большой, как могло показаться на первый взгляд. С того места, где остановился Дорф с поднятым на вытянутой руке факелом, свет очертил плотное кольцо стен. Слева, в куче, высотой в половину роста взрослого человека, валялся какой-то хлам; напротив, на вбитых в стену деревянных колышках, висело старое тряпье. Как показалось Миаре – грязные передники и плащи.

– Дальше, видать, дороги нет, – сказал кривоносый, разглядывая потолок, будто хотел высмотреть там сокрытый путь наружу.

Миара внутренне выругалась. Она все же ошиблась, выбрав эту дорогу. Тупик! Ей было абсолютно все равно, кто и когда жил в этой пещере. Очевидно, сейчас здесь никого нет. Сказать, что ей было стыдно, – не сказать ничего. Даже в глаза спутников смотреть не хотелось. Что там можно найти? Осуждение – ничего больше.

Подавив в себе желание развернуться и показать спину, Миара все же вошла в пещеру. Краем глаза заметила Банрута. Врачеватель, воспользовавшись короткой передышкой, достал из заплечного мешка ящичек с настойками и зельями, выбрал одну из склянок и, откупорив, вытряхнул на язык пару капель.

Таремка почувствовала знакомый запах терпкой горечи.

– Настойка из хасиса? – Она старалась одновременно не упускать из виду северян, столпившихся у кучи хлама: они предусмотрительно тыкали в нее острогами и вилами. – Банрут, хасис туманит рассудок.

– Я жажду тумана, госпожа, – грустно улыбнулся тот. – Силы покидают меня. Боги не хотят говорить со мной. Я словно ослеп и оглох с тех пор, как мы вошли в это проклятое место. Нам нужно поскорее выбираться отсюда, пока оно не сожрало нас. Здесь что-то есть. Ты разве не чувствуешь?

– Не думала, что твоя вера так слаба! – грубо бросила Миара, затем метнула взгляд-молнию на склянку в его кулаке и отвернулась, чтоб не поддаться желанию залепить врачевателю пощечину. Банрут нравился ей своей непоколебимой верой в провидение и какой-то данной свыше мудростью. Но, как оказалось, все это испарилось, стоило возникнуть мало-мальски серьезному испытанию. – Зачем только поплелся следом? Ты же молился там, на улице. Испросил у Изначального благословения. И получил его.

Вместо ответа он вытряхнул еще несколько капель и с отсутствующим видом оперся спиной о стену. При этом глаза врачевателя были широко распахнуты, а взгляд фокусировался на чем-то очень далеком. На чем-то за пределами пещеры.

«Одно к другому…» – подумала таремка. Уж если снежный ком покатился с горы, не удивляйся, если к подножию он обернется лавиной. Махнув рукой на Банрута, Миара присоединилась к исследованиям северян. Между тем, они уже растащили вилами кучу с мусором и теперь рассматривали находки. Не считая выцветших лохмотьев, распадающихся прямо в руках, останков какой-то мебели и пары ржавых, ни на что не годных клинков, здесь нашлось несколько книг, обломки глиняной посуды и небольшая шкатулка, обгоревшая в нескольких местах.

Книги оказались настолько старыми, что разобрать хоть слово на их желтых страницах, покрытых пятнами плесени, не представлялось никакой возможности. Дорогие уголки обложек растеряли благородную позолоту, облупились. Да и сама обложка пошла пузырями, вспучилась. Обычно книги высоко ценились на рынках Эзершата. И не беспочвенно: на изготовление одного тома у мастера уходило много времени и сил. Не говоря уж о материалах – зачастую на отделку шли драгоценные камни и металлы. Но те экземпляры, что сейчас просматривала Миара, вряд ли стоили больше просто медяка – слишком испорчены.