Максим Субботин - Сердце зимы

– Надеюсь, угроза в столь дивном голосе – лишь плод моего воображения, – Ракел ничем не выдал свою злость.

– Я приехала дать рхельскому царству шанс одуматься! – Она резко отставила чашу на чеканный поднос, камень припечатал серебро. На сегодня запас любезностей в личном арсенале Катерины иссяк. – Мало того что Шиалистан, не таясь, показывает свою власть, прикрываясь девчонкой, как щитом, он возомнил себя правителем Дасирийской империи! Никто не станет налаживать торговлю в обход таремских дорог и портов.

Ракел поднялся, распрямился во весь немалый рост. Катарина последовала его примеру.

Взор царя сделался тяжелым. Он не хмурился, каждая морщина на его лице распрямилась от натуги, того и гляди – зазвенит струной.

– Леди даро-Исаэт, Шиалистан – лишь голос при истинной императрице.

– На которой он собрался жениться, – тут же парировала она. – И стоит верховному жрецу Храма Всех богов провозгласить его мужем Нинэвель, как соплячка мигом передаст ему право на престол!

– Шиалистан был вызван дасирийской знатью. Может, вам, леди даро-Исаэт, обратить свой взор в их сторону, пока мое терпение не иссякло?

Катарина собралась. Сейчас самое время для удара – для вести, которую она лелеяла вот уже несколько месяцев и за которую расплатилась золотыми дмейрами. Ей стоило больших трудов и мудрости удержать брата от поспешных решений. Она припрятала тайну на всякий случай. И интуиция не подвела ее.

– Может ли Ваше Величество сказать мне, откуда бы я могла взять эти предметы?

Изящным, сотни раз мысленно отрепетированным движением Катарина достала из замшевого мешочка, который носила у пояса, гребень и аккуратно отрезанный лоскут изумрудной парчи, расшитый маками. Только слепой бы не заметил, как тонко свита алая нитка шерсти, как аккуратно легли стежки на дорогой ткани. Гребень, примерно с ладонь величиной, был вырезан из слоновьей кости: стрекоза над острыми зубцами хвасталась драгоценными каменьями всех цветов радуги.

Ракел подошел ближе, рассматривая предметы в ладони Катарины. Он будто страшился прикоснуться к ним.

– Откуда у вас гребень, леди даро-Исаэт? – растерянно спросил царь.

Таремка мысленно разразилась хохотом: как ни старался царь Рхеля напустить на себя суровый вид, глаза изменили ему, вкупе с голосом. «Как жаль, дорогой владыка, мнивший себя мастером шахматной игры, – думала Катарина, нарочно затягивая ответ, – что я не могу запечатлеть этот момент на века!»

– О, я вижу, он вам знаком, Ваше Величество. – Таремка тронула пальцами острые зубья гребня. – Я помню руку мастера, сотворившего сию красоту, – Хазал, старый пройдоха и великий кудесник, личный ювелир моего почтенного брата. Я узнаю его работу из тысячи. Руфус, плененный красотой дочери Вашего Величества, попросил мастера сделать украшение, достойное кудрей царевны Яфы. Три десятка дней Хазал не выходил из своей мастерской. Он принес моему племяннику Радужных стрекоз – пару тонких гребней. По три голубых, розовых и белых бриллианта в крыльях, – ее палец очертил камни, – по пять сапфиров и изумрудов, десяток агатов и десяток голубых жемчужин. Подарок, достойный наследницы Рхельского трона. Только стрекоз было две, Ваше Величество.

Катарина умолкла. Она давала Ракелу время. Несколько минут, не больше, чтобы не загонять зверя в смерть.

Царь молчал, лишь переменчивый цвет лица, от багряного к бледному и серому, говорил, какие тяжелые мысли его одолевают.

– Этот лоскуток, – вновь заговорила Катарина, – от платья царевны. Я прекрасно его помню, как и тот пир. Ваша дочь надела стрекоз и покоряла сердца менестрелей своею красотой. Один из них в ту ночь получил ее особенную благосклонность.

– Это клевета! – взревел Ракел. Глаза его налились кровью, губы мелко дрожали, а пальцы судорожно сжались в кулаки.

– Как видите, срез сделан очень осторожно, – меланхолично продолжала таремка. – Чтобы сохранить узор. Вряд ли молодой бард из Алексии, чье имя известно во всех концах света, мог отрезать его в танце. Юноша недавно гостил у меня: дамский угодник, каких не сыскать, но голос дивный, краше соловьиной трели.

– Нет! – Ракел развернулся на пятках, бросился к шахматному столу и обрушил на него клокочущую злость.

Фигурки разлетелись каскадом в стороны, доска треснула, ударившись об пол.

На шум влетела стража и затопталась у двери, несколько пар глаз уставились на царя, ожидая одного приказа. На короткий миг Катарине показалось, что Ракел отдаст его, и остаток дней она скоротает в заточении. Но мысль рассеялась, как только царь взглянул на нее.