Максим Субботин - Сердце зимы

«От всего на свете», – продолжила его теплая улыбка.

Хани улыбнулась в ответ. Рядом с ним было действительно спокойнее.

Стражники больше их не задерживали. Братья попрощались, условившись встретиться у храма Скальда после полудня. Северянка нарочно отвернулась от Раша, чтобы не видеть его тяжелого взгляда. Она была рада, что их пути разошлись. Когда Белый сьер выступит с войском, а Хани не сомневалась, что именно так и случится, они, вероятно, снова встретятся. Но к тому времени девушка собиралась стать совсем другим человеком. Стать той, кого не достать его странным злым глазам.

– Ты бывала в Белом шпиле? – спросил ее Талах.

Эрик и Раш в сопровождении стражников перешли через мост, на север, а они с Талахом остались по другую сторону и повернули на запад.

– Провела там несколько дней, – уклончиво ответила Хани.

Не говорить же ему, что у нее порченая отметина. Даже странно, что шамаи сам ее не почувствовал, хотя, по всему, что о них рассказывают, должен был распознать сразу, едва заглянув ей в глаза.

– Ты файари, ведь так? – Голос Талаха остался невозмутимым, будто он только что спросил, не голодна ли его спутница. Хани едва рот не открыла, так созвучны с ее мыслями оказались его слова. – Я понял это, едва увидел.

Хани ждала более полного ответа.

– Просто почувствовал, – пожал плечами шамаи. – Это есть в тебе, глубоко. Я слышу, как пахнет твоя кровь, эрель. Лишь однажды я слышал такой же запах. Так пахла моя мать.

– Что с ней сталось?

– Отец отнес ее к границе Пепельных пустошей. А Эрик до сих пор злится, что я после этого перестал называть отца – отцом. Брат верит, что он поступил истинно верно.

Северянка больше не спрашивала. Ее саму могла ждать та же участь.

Они повернули налево, дорога снова сузилась настолько, что идти можно было лишь друг за другом. Затем вышли на широкую улицу, дважды пересеченную спящими торговыми площадями, свернули за храмом Хаоса.

Шли молча. Несколько раз им попадались патрули, но, завидев шамаи, северяне почтенно склоняли головы и отдавали дань почтения жертве славного северного воина-оборотня.

Они прошли грузное здание гильдии кузнецов, на стенах которого, освещенные еще не скрывшейся луной, поблескивали щиты с гербами мастерских. Миновали улицу ремесленников: в некоторых окнах плясали тусклые огоньки, тишину нарушали шорохи и покашливание умельцев, трудившихся и ночью. Дорога вывела их на просторную площадь: на черном маслянистом граните раскинулась восьмиконечная звезда из белого мрамора. В свете Северной ярости она сверкала, будто подсвеченная внутренним огнем. В отличие от остальных улиц, эта площадь еще хранила островки не попранного подошвами снега. Перед ними раскинулась череда широких ступеней, убегающих высоко вверх. Они-то и вели к подножию Белого шпиля.

– Я мог бы поднять нас, но зверю во мне не по нраву запах в городе, – сказал Талах, но огорченным он не выглядел. Первым встав на ступени, шамаи поманил Хани за собой.

Чем выше поднимали их каскадные ступени, перемежавшиеся парапетами со светящимися соляными глыбами, тем больше северянке казалось, что они идут прямо в облака. Хани поймала себя на мысли, что, когда поднималась в башню в первый раз, у нее будто крылья были за спиной. Теперь же она с трудом переставляла ноги.

«Всему виной тревога, – успокаивала себя девушка, – а еще отчаяние и страх».

Она корила себя за слабости с тех самых пор, как столица распахнула для них свои гостеприимные объятия. Очень скоро она узнает, получит ли убежище и помощь, или попадет в мышеловку.

Когда ноги Хани устали, а дыхание сбилось, до башни оставалась еще половина пути. Талах же, как ни в чем не бывало, поднимался выше и выше. Расстояние между ними стремительно увеличивалось. Когда северянка остановилась на очередном парапете и прислонилась к соляному столбу, пронизанному сверкающими жилками, Талах вернулся за ней.

– Я… Мои ноги… мне бы… – Слова тонули в ее шумном дыхании.

– Хорошо, эрель, я понесу тебя, – решил шамаи и, не дожидаясь ее согласия, взял на руки крепко и в то же время бережно.

Она хотела возмутиться, потребовать поставить ее на ноги и огорошить, что перед ним все же какая-никакая, а знатная северянка, и он обязан ее чтить. Но стоило теплу его тела просочиться сквозь ее одежду, как Хани сделалось так спокойно, как не было никогда.

Она и оглянуться не успела, как Талах поставил ее у самого входа в башню. Двухстворчатые двери светлого дерева, щедро украшенные мозаикой из белого и синего стекла, поднимались на добрых двадцать футов. Вблизи башня казалась просто огромной. Никто не оберегал покой Мудрых. Здесь гулял лишь ветер.