Николай Кожуханов - Грядущее

Наконец вакханалия закончилась. Я почувствовал, что мое тело сотрясается от озноба. Кое-как выбрался из-под поезда. Легче мне от этого не стало. Пытаясь успокоить дрожь, я сжал руки в замок. Мой взгляд остановился на обручальном кольце с выгравированным на нем именем моей супруги.

Именно тогда земля содрогнулась так, что я сначала подскочил вверх, а потом, потеряв равновесие, рухнул вниз на рельсы. На меня что-то навалилось и мое тело пронзила безумная боль. Вокруг стало темно. И это было последнее, что я видел и чувствовал в тот день.

« После сего я взглянул и вот, дверь отверста на небе, и прежний голос, который я слышал как-бы звук трубы, говоривший со мною, сказал: взойди сюда, и покажу тебе, чему надлежит быть после сего ».

Стих 1, глава 4 Откровение Иоанна Богослова

Темнота и неизвестность продлились, наверно, вечность, хотя без света время замирает и в действительности могли пройти лишь какие-то мгновения, не более того.

И я открыл глаза и увидел темно-серое небо, которое нависло надо мной. Казалось, протяни руку и коснешься грязной плоти облаков. Я лежал на бетонной плите. Осмотревшись, увидел, что слева от меня виднелся коричневый остов вагона, справа – подъем, на вершине которого раньше стояло бетонное ограждение, а сейчас не было ничего. Пошевелил руками и ногами – все цело. Встал – ничего не болит. Хорошо. Я с подозрением осмотрел себя. Видимых ран не увидел, но одежда была изрядно потрепана и местами порвана, ее покрывал плотный слой пыли.

Я прислушался. Тихо. Только ветер завывает, да под его напором где-то неподалеку уныло постукивает какая-то железяка.

Помню, тогда я подумал:

«Как же моя семья? Только бы они выжили! Только бы их миновало! Ведь, наверняка, бомбили только крупные города, да всякие стратегические объекты – электростанции, аэропорты! У нас в городе такого добра, к счастью, нет. Значит, живы! Значит, спаслись! Но как мне попасть домой?!»

Я не сомневался, что моя жена и сын спаслись. На ум приходило множество предположений как и где они могли уберечься от бомбежки. А еще тогда я понял, что от Москвы, скорее всего, остались только руины. И спасать немногих выживших людей, вроде меня, никто не спешит.

«Как же так получилось?! У нас такая сильная армия – и на тебе!»

Несколько успокаивало лишь одно – наверняка наши военные успели нанести ответный удар, и теперь у тех, кто сделал такое, тоже невесело.

Чтобы отправиться в долгий путь домой, нужно было найти еду и воду. Конечно, пища наверняка была заражена, но я надеялся на лучшее. Мне показалось логичным предположить, что вода в бутылках и еда в упаковке, которая могла быть у людей в вагоне, чище, чем то, что можно найти в городе, ведь радиоактивное излучение не должно было сильно воздействовать на предметы и людей, которые находились под землей, в каком-либо укрытии. По крайней мере, так должно было быть, если бомбы разорвались в воздухе, хотя это могло быть совсем не так. Внимательно оглядевшись вокруг, я не увидеть ни одного тела человека или чьих-то вещей поблизости.

«Странно».

Я поднялся на насыпь. С нее мне открылось удручающее зрелище. Метротуннель был завален. У его входа ударная волна навалила целую груду кусков бетона и кирпича.

Неприятное предчувствие закралось в мою душу.

«А что, если кроме меня никто не выжил?»

Отгоняя упаднические мысли прочь, я решил пойти в сторону станции, заодно изучая последствия взрыва. А они были ужасающими. В голове просто не укладывалось, как такое могло случиться?

Ни одно здание вблизи станции не уцелело. Большинство из них превратилось в груды бетона и кирпича, которые ощетинились иголками из арматуры. На удалении от станции некоторые дома уцелели. Они стояли, как каменные великаны, глядя на мир сотнями глаз – чернеющими зевами, которые возникли на месте остекленных окон.

Мир был окрашен в черный и темно-серый цвет. Все предметы как бы сливались в одно размытое пятно: земля под ногами, дома и груды разодранного бетона, небо. Воцарившийся в Москве хаос давил, лишал воли, желания жить. Безысходность, конец всему.

Более всего угнетало отсутствие света. Нельзя было понять день сейчас или ночь. Мир погрузился в нескончаемые сумерки. Серый, безразлично темно-серый абсолют царствовал сейчас над всем.

Со злости я пнул подвернувшийся под ногу камень. Он ловко поскакал прочь, издавая гулкое одинокое постукивание, касаясь истерзанной земли. Потревоженные великаны как будто устремили свои гневные взгляды на меня. От их внимания кровь стыла в жилах, хотелось спуститься обратно в канаву, сжаться там в каком-нибудь углу и ждать своего конца, не двигаясь, не дыша.