Александр Бирюков: Человек-саламандра

С трудом он оторвал от шипов свои руки. Он взглянул на свои перфорированные ладони, сочащиеся кровью, на свои перерезанные шипами пальцы.

Потом с ненавистью посмотрел на третий прут. Тонкие губы рассекла странная усмешка – камешек треснул.

У этого последнего прута не было шансов.

Он привязал веревку к одному из согнутых в крюк прутьев.

Осторожно, ногами вперед, он полез в окно.

Шипы прутьев оставили борозды на его бедрах и плечах, на спине, но он словно бы и не заметил этого.

Он ухватился руками, ногами и хвостом за веревку. Крылья развернулись полностью и сделались еще больше – размах их почти вдвое превосходил длину тела.

Существо, похожее на огромную, уродливую стрекозу, двинулось вниз по веревке.

Руки, израненные шипами, оставляли на веревке пятна крови и клочки сдираемой кожи.

Беглец тихонько шипел от боли. Но это же нужная, правильная боль.

Высота башни, стоящей на скале, – шесть критерионов. Почти треть дегри. Веревки хватило до половины, или чуть больше. Внизу – ущелье неопределимой глубины. Сумрак уже затопил его на ночь.

Веревка кончилась.

Беглец повисел немного, держась за узел, которым кончалась веревка. Потом отпустил руки и, распластавшись по стене, как паук, прижимая себя к ней при помощи крыльев, заскользил-заскользил вниз.

Руки оставляли кровавые следы на стене…

Наконец он коснулся ногами узкого уступа.

Остановить падение и удержаться стоило большого труда. Однако он просто счастлив, что расстался с этой жесткой колючей веревкой, сдиравшей кожу с ладоней.

Да, это было настоящее счастье!

Он взглянул вниз. Узник замка Намхас не боялся высоты. Никогда. Это было не в его природе.

Но опасность пропасти с уступчатыми стенами не вызывала сомнений. И он не был спокоен. Опасность исходила отовсюду. Опасной была пропасть. Опасными были острые камни. Опасной была близость тюрьмы и опасных людей, которые не должны его выпускать. Не позднее, чем на рассвете, они обнаружат, что он бежал, и начнут искать его и ловить. Поднимется погоня.

Они будут последовательны, терпеливы и глухи к мольбам. Они будут безжалостны. Они будут искать его всегда. До тех пор пока не найдут. Пока не прикончат или не водворят в новую тюрьму еще надежнее, еще страшнее. Наверное, это будет темница в подвале, без окон. И он больше не увидит неба.

Да нет, глупости всё это. Он никогда больше не вернется в тюрьму.

Да и те, кто его станет искать, не захотят водворять его в какие бы то ни было надежные стены, в какие бы то ни было глубокие подвалы. Они предпочтут прикончить его. И они сделают это, если только он даст им такую возможность. А он может позволить им прикончить себя только тогда, когда его задача будет выполнена. Когда он закончит дело, ради которого покинул башню, тогда можно будет и умереть. Но не раньше. И уж тем более не теперь.

Но люди, которые захотят его убить, слишком близко. Значит, нельзя медлить. Нужно убираться, как можно дальше отсюда.

Он и не медлил.

Едва он зафиксировался на уступе, как начал потихоньку переступать, чтобы двигаться вдоль стены и вниз ко дну оврага.

Это был не самый лучший путь – всё вниз и вниз, но это был единственный путь. Другого не было.

Как муха по стене, он перемещался ниже и левее. Он приближался ко дну ущелья и к морю. Медленно – вниз и еще медленнее к воде.

Это было недопустимо скромно.

Однако другого варианта добраться до цели сейчас у него не было. Кого-то такая скудость выбора могла привести в полное отчаяние. Но он был терпелив и сосредоточен. И постепенно начал двигаться быстрее.

Раз или два его босая нога соскользнула. Раз или два его ранил острый камень, вонзившийся в тело. Но он двигался всё быстрее и быстрее. А оказавшись достаточно низко, чтобы не бояться разбиться, он сам, удивляясь себе, оттолкнулся и скользнул вниз, гася скорость крыльями, и дальше то ли побежал, то ли полетел, перескакивая с одной глыбы на другую огромными прыжками, каким-то чудом не промахиваясь мимо крупных камней.

Его хвост удлинился вдвое и служил рулем, пальцы на ногах сделались растопыренными и цепкими.

Он несся, как демон, счастливее, чем когда-либо в жизни.

Он полагал, что счастливее в этот миг, чем кто-либо из его племени, когда-либо в жизни, сколь бы высоко ни воспарял.

Кое в чем, и в основном, он был прав.

Но овраг сужался и уже не позволял полностью раскрывать крылья.

Пришлось перейти на ходьбу.

И он старался идти как мог быстрее.