Владимир Поселягин - Крыс

Вот так вот я лежал и вспоминал все перипетии своей жизни в этом мире. В принципе, то, что я жив и не сгинул где-нибудь под Киевом, это хорошо, я бы даже сказал отлично, хотя парней жалко и об их дальнейшей судьбе до сих пор ничего не знаю. Эх, жаль я не мог предупредить никого, не хотел себя раскрывать, знаю ведь, что будет после. Тут или моя судьба, или судьба парней, выбирал долго, но всё же сделал этот трудный, но всё же правильный выбор. Да, как это неприятно говорить, но своя шкура ближе к телу. Да и в парнях я был уверен, если что, вывернутся.

А так, честно говоря, если бы была возможность, я бы постарался избавиться от этой чести – учиться в спецшколе. А ведь я мог и отказаться. Мне только через пару месяцев плотной учёбы пришло в голову, что мог просто смыться и затеряться в узких улочках Москвы, найти работу, устроиться куда-нибудь шофёрам и спокойно жить, умножая свой капитал. Всё же я дитя более современного мира, и тут мне не особо нравилось, родной мир он как-то привычнее. Отвоевал бы где-нибудь в должности шофёра, вернулся к порталу и, наконец, перешёл в свой мир, узнал бы, что там с моим имуществом, а то тревожусь о нём. Эх, задним умом мы все крепки. Если бы сейчас был выбор, я бы свалил тогда, перед началом учёбы и присяги быстрее собственного визга, а теперь поздно, придётся до конца идти.

Вот так размышляя, я как-то умудрился пролежать до подъёма. Уже начал подрёмывать, засыпая, как дежурный поднял роту и погнал нас на пробежку – пять километров по раскисшей весенней земле, а потом умываться. Хорошо ещё, что утром немного подморозило и не пришлось снова бежать в грязи, так лишь в лужах или где проломили тонкий промёрзший слой грязи, она брызгала в стороны. Дальше всё привычно: чистка формы и обуви после пробежки, столовая, завтрак – и строем в один из учебных корпусов.

Всё было привычно до обеда. Вот после него, когда роту выводили на плац, поступил приказ построить все подразделения. Выступал начальник спецшкол, майор госбезопасности. Он долго говорил об обстановке на фронтах, про оккупацию родного ему Крыма и про остальное. Про блокадный Ленинград тоже не забыл завернуть. Когда он закончил, то перешёл к тому, для чего нас здесь всех собрал, – всё это под мой мысленный мат. Мы все в лёгкой форме были, без шинелей, всё же из корпуса в корпус бегали, и стоять под холодным весенним ветерком было не очень приятно, медленно курсанты синели. Те, кто во второй или третьей шеренге стоял, как я, изредка переставляли ноги, ноги в сапогах тоже мёрзли.

Так вот, майор сообщил, что было сформировано несколько резервных армий, даже резервный фронт, и имелась острая нехватка специалистов, что выпускала эта спецшкола. Особенно не хватало простых сотрудников особых отделов. Поэтому командование решило, что раз пока подготовленных не было, выпустить из тех рот, что ещё не закончили обучение, отобрав отличников. Я отличником никогда не был, просто не стремился, хотя учился упорно, осваивая материал, поэтому вздохнул свободнее. Как оказалось зря, недруг обо мне помнил и сделал всё, чтобы меня включили в уже отобранную группу. Курсанты, которых вызывали, выходили из строя, после чего им вручались знаки различия и документы выпускника нашей спецшколы. Всё как обычно, это не первый выпуск, который я видел. После обучения всём присваивались звания сержантов госбезопасности, что соответствовало пехотному лейтенанту, и выдавались соответствующие знаки различия, петлицы с кубарями, а так как курсанты наших трёх рот ещё не доучились, им выдавали петлицы с одним кубарём в каждой. То есть им присваивали соответственно звание младший сержант, или младший лейтенант. В принципе – логично.

Когда вызвали меня, я не сразу отозвался, пребывая в задумчивости, но после тычка соседа локтём в бок тронул впереди стоящего курсанта, тот того, что стоял впереди. Они вышли, после чего я промаршировал к столу. Благодаря капитану, к моей строевой даже придирчивый не подкопается. У стола выстроились в ряд командиры и преподаватели нашей школы. Там я получил красное удостоверение командира, направление, петлицы и крепкое рукопожатие. Поблагодарив командование за оказанную честь, при этом стараясь, чтобы в голосе не проскальзывали ироничные нотки, покосился на недруга, что стоял тут же и злорадно смотрел на меня, и вернулся в строй, пройдя на своё место.

– Чего это Нелюдимов так смотрел на тебя? – поинтересовался ночной дежурный по роте, который стоял рядом. О нашей вражде знали все, то есть то, что капитан меня невзлюбил, а я на это никак не реагирую, но вот о его жене не знал никто.